Убивать не хочется, потому что какая-никакая, а божья тварь. Но выхода нет. Так что решение принято, и осталось только его воплотить удачно. Без последствий. Впрочем, какие тут могут быть последствия? Менты только в телевизоре работают, а на деле… Либо висяком оставят, либо на лоха какого-то повесят. Главное – бумажник не забыть вытащить, чтобы на ограбление списали.

Жену его жалеть не приходится. Поди, рада будет избавиться от такого бабника. А вот ее жалко. Расстроится, конечно. Уж больно она ему предана. А с другой стороны, разборчивее надо быть в связях. Не сошлась бы она с ним в свое время, сейчас бы не пришлось расстраиваться. Хотя тоже… Отплачет и заживет спокойно. Без постоянной нервотрепки. Сколько ей красавчик нервов попортил, поди одной ей ведомо. А мы с ней помиримся. Как раз на почве ее неизбывного горя. Ей же надо будет в чье-то надежное плечо выплакаться, вот тут я и появлюсь. Измену прощу. Поддержку предложу. Некуда ей будет деваться, несмотря на весь ее строптивый характер.

Так что звиняй, красавчик. Ты свое отгулял. Еще пару деньков, пока случай подходящий выпадет, и адью. На погост. Там тебе самое место.

Анастасия Романова задумчиво крутила в руках бутылку виски, иногда разглядывая ее на просвет. Она представила, как звякают, стукаясь друг о друга, кубики льда, насыпаемые в тяжелый квадратный бокал, как льется сверху янтарный напиток, как немного терпкая жидкость раскатывается на языке, оставляя приятное послевкусие, а потом соскальзывает в горло, прокладывая горящую дорожку по пищеводу и разливаясь приятным теплом в желудке.

Виски был хороший – синий «Джонни Уокер» – и стоил целое состояние. Вчера в редакцию на нелегальную встречу с Гончаровым приходил Фомин, который и принес бутылку. Глушить такой виски стаканами было бы преступлением, поэтому интеллигентно выпили по чуть-чуть. В бутылке оставалась еще половина, и сейчас Настя с сожалением думала о том, что приличной даме, наверное, не с руки пить в середине дня, даже если это суббота, когда дел еще целая куча, и конца и края этой куче вообще не видно. Несмотря на субботу.

Главный редактор ждал от нее три материала в ближайший номер. А еще нужно было прописать концепцию предвыборной газеты «Город ждет Фомина». А еще почитать форумы в Интернете, где изощрялись в остроумии местные сквернословы, но среди тонн навоза иногда можно было выцепить грамм полезной информации.

А еще сильно хотелось есть. Настя с утра дала себе честное слово, что сегодня проведет день на кефире, и на завтрак, морщась от отвращения, даже выпила один пакет. Второй был припасен в качестве обеда, но о нем было противно даже думать, не только пить.

«Схожу в «Мальвину», – презирая себя за слабохарактерность, решила Настя. – Куплю роллы с угрем. Они не очень калорийные».

«Мальвиной» назывался дорогой и стильный супермаркет, располагающийся за углом офисного здания, в котором находилась редакция «Курьера». Вообще-то Настя, как и все ее подруги, предпочитала затариваться продуктами в супермаркете, принадлежащем мужу Инны Гоше Полянскому, бывшему хоккеисту, а ныне процветающему бизнесмену, но туда она ездила из дома, а на работе приходилось довольствоваться «Мальвиной», благо близко. Накинув куртку и схватив зонтик (с утра то и дело принимался нешуточный дождь, который вполне принимался в качестве справедливого наказания за нарушение диеты), Настя спрятала бутылку с виски и решительно выскочила на улицу.

Магазинная тележка быстро наполнялась вкусностями. Помимо вожделенных роллов Настя купила упаковку сушеных вишен, пакет миндаля, еще один пакет кефира, на завтрашний завтрак, будь он неладен. Немного подумав, добавила три груши, журнал «Караван историй», который любила почитать на сон грядущий, и пачку прокладок. Пока она разглядывала пачку, пытаясь близоруко определить, подходит ли она, кто-то, подкравшись сзади, толкнул ее под коленки.

Настя почувствовала, что падает прямо на тележку, но сильные, явно мужские руки подхватили ее, не дав упасть, и развернули лицом к себе. Стоящего перед ней мужчину Настя опознала не сразу. Сначала всплыло мимолетное воспоминание, связанное с одним из областных райцентров, где она лет пять назад подвизалась на выборах. Затем вспомнились грязные подробности самой избирательной кампании, богатой на черные технологии. И только после этого пазл сложился в понимание, что перед ней стоит Валера Усов – заезжий пиарщик, под руководством которого она кропала статейки в поддержку нужного кандидата. Помои на ненужного тогда писал кто-то другой. Бог миловал.

Валера был худ, очкаст, умен и злословен. Он напоминал Насте гадюку, притаившуюся в высокой траве, извивающуюся в ожидании жертвы, точную в стремительном броске и безжалостно впивающуюся в плоть, оставляя следы зубов на коже и отраву в крови. Сердце у нее упало.

– Ты что здесь делаешь? – жалобно спросила она.

– То же, что и ты, – пожал плечами Усов, – затариваюсь. Как прокладки? Можно белое надевать и танцевать, или все-таки критические дни доставляют неприятности?

Настя безудержно покраснела. Физиологические подробности всегда смущали ее чуть ли не до слез. Сидя в незнакомой компании, она могла целый вечер мучиться, но так и не решиться спросить, где тут туалет.

– Ладно, не красней, – великодушно разрешил Усов. – А ты, как я посмотрю, все такая же. Растолстела, правда.

Настя уже чуть не плакала. Разговор с Усовым всегда складывался именно так. Она становилась жертвой, отданной на заклание, и не было ей спасения от его убийственной злой иронии.

– Ты что в городе делаешь? – спросила она, сглотнув тугой комок и стараясь держаться независимо.

– А что я могу делать в вашей дыре? Работаю я тут. Выборы у вас. Самый сенокос.

– На главную и направляющую или на конкурентов?