Когда входишь с улицы, первое время тяжело дышать, потом привыкаешь. Намёрзшийся на улице организм не желает отходить сразу, только прижавшись к горячим булыжникам круглого печного бока, начинаешь ощущать, как выходит из тела въевшаяся до самых костей стылая сырость.

— Полетели с небес белые снега, засыпают собой нивы и луга, — выводит под аккомпанемент тульской двухрядки негромкий душевный тенор.

Тимоша Хренов взялся за музыку. Достался же талант человеку! И на гармони играет — заслушаешься, и голос чудный. Ему бы не снаряды в пушку кидать, в филармонии выступать. Может, ещё и будет. Вон, песня опять новая.

— Разожгу я в печи радостный огонь, растяну я меха, запоёт гармонь. Далеко на восток милые края, и уже, видно, спит Родина моя. Чтобы мирно спалось сёлам-городам, сто морей переплыть довелось бойцам.

— Это ты, Тимша, загнул! — Фёдор Баданов перекусил нитку и ловко завязал узелок. Певец на замечание не среагировал — когда Хренов добирается до инструмента, никого не слышит, вылитый тетерев на токовище. Склонил стриженую «под ноль» белобрысую башку на плечо, глаза прикрыл. Сапогом в него запустить, что ли?

Допел, задумался — что дальше выдать.

— Вот, Тимофей, и талант у тебя, и голос, и песни сочиняешь, а всё равно песни твои — хреновые.

Голос у Северюка хрипловатый, не шибко приятный, и шутки у него злые, но механик Петро хороший.

— Как это хреновые? — возмущённо встрепенулся автор.

— Так фамилия твоя какая? А, смекнул, наконец. Коли автор — Хренов, так и песни его

— хреновые.

Северюк повернулся к Баданову:

— Про вторую роту ничего не слыхать? Ротный в штабе був, не казав чого?

Фёдор отрицательно покачал головой — новостей не было.

— Не, Котовский не мог просто так пропасть, — видно, Петро давно об этом думал, теперь его прорвало.

— С финского окружения вышел, это не с тыла у макаронников выбираться. Придёт вторая рота, помяните мои слова, они ещё Муссолини поймают и на верёвке приволокут!

— Приволокут, конечно, — если встретят. Никто и не сомневается. Чего ты завёлся?

Скрипнула дверь, в щель просунулась голова посыльного:

— Первая рота, через десять минут строиться у танков!

И прежде начальнику управления по перемещению кадров приходилось засиживаться на работе дотемна, но чтобы работа по ночам стала постоянным элементом распорядка? Кошмар! А куда денешься? День заполнен потоками поступающей информации, чтением отобранных помощниками документов и выдержек из протоколов допросов. Подчинённых необходимо направлять и контролировать – работа управления не должна распадаться на работу отдельных исполнителей. Для аналитики остаётся вечер. И ночь. Сколько удастся откусить на сон, зависит от положения дел и твоих мыслительных способностей. Впрочем, не только твоих. Советский советник оказался настоящим профессионалом.