«Милана написала мне очень самоуверенное письмо…Милана не могла не посвятить в наши разговоры газетного репортера, но я тогда думала, что тема закрыта, поэтому вообще ее не касалась. Я бы предпочла не иметь дела с подобного рода газетными публикациями, но подумала, что это доставит удовольствие Милане, а она, вероятно, решила, что тем самым доставит удовольствие мне и каким-то образом поможет мне обрести определенные права vis-à-vis Э. [Эйнштейна] в глазах публики».
Из этого письма следует, что Марич не опровергает, но и не подтверждает версию, которую Милана изложила журналисту – версию Марич о ее роли в формулировании специальной теории относительности, которую, по словам Миланы, та рассказала ей пять или шесть лет назад. Если, что вполне вероятно, Марич не видела самой статьи в белградской газете, а полагалась лишь на то, о чем сообщила ей Милана в письме, не исключено, что Марич оказалась не вполне в курсе того, что наговорила журналисту ее подруга.
Даже притом, что содержание интервью крайне ненадежно и является показанием с чужих слов, интересно оценить объективность (или необъективность) источника. В данном случае важно отметить, что в конце своих студенческих лет в Цюрихе Милана Бота невзлюбила Эйнштейна. Как отмечают Хайфилд и Картер, «Милана не была незаинтересованным лицом; ее свидетельства отражают ее большую любовь к Милеве и, вероятно, долгую неприязнь к Эйнштейну». В Цюрихе Эйнштейн был частым гостем пансиона фрау Энгельбрехт, в котором проживали Марич, Милана Бота, Элен Кауфлер и еще несколько молодых женщин, приехавших в Цюрих для получения высшего образования. Он часто приходил со скрипкой на устраиваемые ими музыкальные вечера, и в 1898 году Бота в письме родителям весьма высоко о нем отзывалась. Однако по мере развития романа Эйнштейн все больше монополизировал время Марич (они также регулярно вместе читали книги известных физиков), и отношение Бота к нему радикально изменилось. В июле 1900 года она писала матери: «С Мицей [одно из прозвищ Милевы] вижусь редко из-за этого немца [Эйнштейна], которого терпеть не могу…». Несомненно, склонность Эйнштейна поддразнивать подруг Милевы могла усиливать неприязнь Миланы по отношению к нему, независимо от причины и глубины этой неприязни.
Двадцать девять лет спустя у Миланы могли сохраниться чувства студенческих лет. Стало это причиной или нет, не важно, поскольку подруга Марич не только не была незаинтересованным лицом в интервью, но и потому, что вырванные из контекста интервью три фразы содержат в себе все недостатки пересказа с чужих слов. Этот фрагмент включила в свою книгу Трбухович-Гюрич, и, несмотря на известные предостережения, он стал рассматриваться теми, кто готов был закрыть глаза на очевидную сомнительность этих слов, как самое раннее письменное свидетельство в поддержку истории Милевы.
В 1962 году известный австралийский журналист Питер Мишельмор, в то время работавший иностранным корреспондентом в Соединенных Штатах, опубликовал небольшую биографическую книжку «Эйнштейн: краткий очерк». В процессе подготовки книги он в феврале 1962 года на два дня съездил в Калифорнию и побеседовал с сыном Марич и Эйнштейна Гансом Альбертом Эйнштейном. Ганс Альберт родился в Берне в мае 1904 года, стал дипломированным инженером и в 1960-х годах был профессором Калифорнийского университета в Беркли. В контексте разговора о статье Эйнштейна 1905 года, посвященной теории относительности, Мишельмор заявил, не ссылаясь на источник: «Милева помогала ему разобраться с некоторыми математическими проблемами, но никто не мог помочь в его творческой деятельности, в потоке новых идей».
Можно было предположить, что в основе утверждения – слова Ганса Альберта. Вероятно, он как-то высказывался по этому поводу. Но при отсутствии указаний Мишельмора мы не можем судить, что на самом деле говорил ему Ганс Альберт спустя пятьдесят семь лет после описываемых событий. Поскольку Мишельмор ни на кого не сослался, делая такое заявление, оно могло быть просто плодом его воображения, как и многие другие сюжеты, представленные в его книге. В любом случае, как отметил историк науки Альберто Мартинес, в 1905 году Ганс Альберт был младенцем, поэтому все, что он мог позже говорить о математических проблемах, решать которые могла помогать его мать тогда, не является свидетельством «из первых рук».
Два последующих создателя истории Милевы, Трбухович-Гюрич и Сента Трёмель-Плётц, приукрасили утверждение Мишельмора, намекнув на более непосредственный источник – самого Альберта Эйнштейна. По словам Трбухович-Гюрич:
«Питер Мишельмор, который собрал много информации об Альберте Эйнштейне, сказал: “Милева помогала ему решать некоторые математические проблемы”».
Трёмель-Плётц, ссылаясь на книгу Трбухович-Гюрич 1983 года, дословно приводит цитируемые в ней слова Мишельмора, но добавляет и от себя:
«Питер Мишельмор, который собрал много информации об Альберте Эйнштейне, сказал: “Милева помогала ему решить некоторые математические проблемы”. Она была с ним в Берне и оказывала помощь, когда он испытывал затруднения с теорией относительности».
Две фразы Трбухович-Гюрич, которые приводит Трёмель-Плётц в своей статье рядом, на самом деле взяты с разных страниц. В обоих случаях авторы делают вид, что Мишельмор получил информацию непосредственно от Эйнштейна, и наивный читатель мог не обратить на это внимания, поскольку Эйнштейн умер всего семь лет назад. Но что более важно, никто из них не взял на себя труд свериться с источником и обнаружить, что Мишельмор не выразил благодарность Альберту Эйнштейну в примечаниях автора.
Нет возможности установить, что из написанного в его книге Мишельмор выяснил у Ганса Альберта, но – что удивительно для уважаемого журналиста – очень многое является просто плодом фантазий самого Мишельмора в сочетании с неточной информацией, предоставленной сыном Эйнштейна.
Эти фантазии прекрасно видны в многочисленных сюжетах книги с выдуманными диалогами – видимо, для придания большей увлекательности повествованию. Вот лишь один пример:
«После года в Цюрихе Эйнштейну предложили должность профессора по экспериментальной физике в Немецком университете[4] в Праге. Это было соблазнительно. Оклад там был вдвое выше тех двадцати четырех фунтов в месяц, которые ему платили в Цюрихе.
– Но это не твоя область, – возразила Милева. – Ты же не занимаешься экспериментами.
– Да, ты права. Я откажусь.
– Это большая удача, Альберт, – заметил коллега. – Ты не можешь себе позволить отказаться от должности профессора.
– Конечно нет. Я соглашусь.
Эйнштейн, как обычно, был слишком погружен в собственную теоретическую работу, чтобы решить, стоит или нет срывать семью с места и перебираться в Прагу. Но для Милевы решение было важным. Она потребовала, чтобы он определился. В итоге он собрался попытать силы в Праге».
Репутация Эйнштейна сложилась преимущественно на основании его работ в теоретической физике. Ему предлагали должность профессора не по экспериментальной, а по теоретической физике, и он стал руководителем нового института в этой области. Уже одно это, не говоря уж о сомнительности подобного разговора между Милевой и Альбертом, подрывает любые утверждения о том, что биография Эйнштейна, написанная Мишельмором, является плодом серьезных исследований. Тем не менее Трбухович-Гюрич цитирует сценарий Мишельмора, словно это исторический факт, причем в весьма вольном переводе с английского и без каких-либо подтверждений. В ее книге есть еще два заимствования из Мишельмора.