Важно помнить, что женщины-ученые и женщины-математики были всегда. Задолго до того, как женщины получили доступ в университеты или просто к высшему образованию, существовали потрясающе творческие, даже гениальные личности, которых признавали современники и помнят историки. Можно назвать Лауру Басси, Эмили дю Шатле, Софи Жермен, Мэри Соммервиль, Софью Ковалевскую. Большинство женщин-ученых свои знания получали в семье и работали в домашних условиях, поскольку именно там в основном и развивалась наука. Например, Каролина Гершель помогала брату в астрономических наблюдениях и сама стала известным астрономом. Мария Митчелл научилась астрономии у своего отца и получила международное признание как первая американка, открывшая новую комету. Мария-Анна Польз Лавуазье работала с мужем в химической лаборатории у себя дома. Их партнерские отношения запечатлены в великолепном парном портрете работы Жак-Луи Давида. Историки выявили много таких женщин. Вполне вероятно, что были и другие, о которых нам пока неизвестно.

В девятнадцатом веке занятия наукой все больше становились профессиональной областью деятельности и все больше сегрегировались по половому признаку. Поскольку образ ученого ассоциировался с мужчиной, работающим за полноценную зарплату вне дома, то и наука представлялась исключительно как мужское занятие, в котором женщине нет места. Женщины занимали доступные им научные ниши, причем нередко выполняли важную работу, но она рассматривалась (и оплачивалась) как второстепенная. Они работали иллюстраторами, библиотекарями, техническими специалистами, ассистентами, писали учебники. Они занимали профессорские должности в женских колледжах, где преподавали, проводили исследования и боролись за права женщин. Их нанимали на работу в обсерватории, производственные лаборатории, в государственные учреждения как «людей-компьютеры», в группы, которые были полностью сегрегированны по половому, а порой и по расовому признаку. Женщин набрали в Манхэттенский проект[3], а когда война окончилась, распустили. Они находили себе место в научных областях, более лояльных к женщинам, в частности, в изучении радиоактивности, рентгеновской кристаллографии и астрономии. Довольно часто формировались творческие научные семейные пары – примерно такие, как представляли себе Милева и Альберт в студенческие годы.

Одной из наиболее успешных и заметных семейных научных пар являются супруги Мария и Пьер Кюри. В 1903 году, когда они были удостоены Нобелевской премии (вместе с Анри Беккерелем) за открытия в области радиоактивности, общественная реакция представляла собой смесь изумления и неверия в то, что женщина, жена и мать может быть серьезным ученым. К 1947 году, когда лауреатами Нобелевской премии по физиологии и медицине стали американские биохимики чешского происхождения Герти и Карл Кори (вместе с Бернардо Альберто Усаем) за исследование углеводного обмена веществ, женщины, добившиеся высокого положения в науке, перестали быть большой редкостью, но важно заметить, что в обоих супружеских парах нобелиатов, как во Франции, так и в США сорок лет спустя, ведущую роль приписывали мужьям, а женам отводилась лишь вспомогательная. Такое отношение сохранялось на протяжении почти всего двадцатого века и применялось даже к парам, которые непосредственно не работали вместе, как, например, американская физик-теоретик немецкого происхождения Мария Гепперт-Майер и ее американский супруг Джозеф Майер, физико-химик. Первые тридцать лет брака Джо был уважаемым университетским профессором, в то время как Мария занимала ряд вспомогательных должностей притом, что имела международное признание за свои теоретические работы в области квантовой и ядерной физики. В 1960 году Джо и Марию пригласили на профессорские должности в Калифорнийский университет Сан-Диего, а в 1963 году Мария (вместе с Йоханнесом Хансом Даниэлем Йенсеном) стала лауреатом Нобелевской премии по физике за открытия, связанные с оболочечной структурой ядра. Заголовок в местной газете – «Мамаша из Ла-Хойя выиграла Нобелевскую премию» – показывает, насколько трудно было представить, даже спустя шестьдесят лет после получения Нобелевской премии Марией Кюри, что слова «физик» и «ученый» могут быть применимы к женщине.

О не таких успешных научных супружеских парах нам известно меньше, но одно исключительно трагическое исключение хорошо задокументировано. Когда Клара Иммервар выходила замуж за физико-химика Фрица Габера, она уже была доктором наук в области физической химии в университете Бреслау (ныне польский Вроцлав). Она защитила диссертацию в 1900 году, за девять лет до того, как университет стал официально принимать на обучение женщин; у нее было несколько публикаций и сильное желание продолжать научные исследования. Клара надеялась, что им с Фрицем удастся работать вместе, но этого не произошло, и она была несчастлива в браке. В 1915 году, когда Фриц на несколько дней приехал с фронта в отпуск домой в Берлин, она выстрелила в себя из его служебного пистолета. Некоторые авторы истолковали самоубийство Клары как протест против ведущей роли мужа в разработке химического оружия, но существующие документы показывают, что она давно уже находилась в подавленном состоянии из-за не сложившейся семейной жизни и утраты своей индивидуальности как ученого.

В первом поколении женщин-ученых, получивших университетское образование, многие предпочитали не заводить семью, чтобы полностью посвятить себя работе. Но и при этом, несмотря на выдающиеся научные достижения, относительно немногим удалось сделать удачную карьеру. Например, Эмми Нётер считается одним из самых ярких математиков двадцатого века. Она известна своими новаторскими работами в области современной абстрактной алгебры и сильным влиянием на развитие современной физики, благодаря решению проблем сохранения энергии в рамках общей теории относительности Эйнштейна. За двадцать пять лет профессиональной деятельности в Германии, преимущественно в Гёттингене, она, несмотря на все усилия коллег, почти не имела оплачиваемых должностей в университетах. Многие годы университет не давал ей возможности получить хабилитат, высшую академическую квалификацию, позволяющую занимать профессорскую должность, – исключительно по половому признаку. Только после 1933 года, когда Нётер была вынуждена эмигрировать из Германии из-за расовой политики нацистов, она впервые получила должность с достойной оплатой. Она стала профессором в женском колледже Брин Мор близ Филадельфии и поддерживала контакт с Эйнштейном и другими коллегами в Принстоне до своей преждевременной смерти в 1935 году.

Австрийский физик Мариетта Блау первой стала использовать фотоэмульсию для визуализации высокоэнергетических ядерных частиц и ядерных превращений. В 1937 году она с коллегой Гертой Вамбахер обнаружила, что космическое излучение влияет на взрывной распад тяжелых ядер в фотоэмульсии. Это открытие сильно озадачило научное сообщество физиков-ядерщиков и положило начало области физики частиц. Блау работала в венском Институте в отделе по изучению радия, где более трети научных сотрудников составляли женщины. Хотя никто из ученых не имел постоянной оплачиваемой должности, мужчины могли получить хабилитат, а большинство женщин – нет. Когда Блау попыталась выяснить причину такой несправедливости, ей ответили: «Женщина и еврейка – это слишком много». Отсутствие академической должности затруднило ее эмиграцию. Покинув Вену в 1938 году, она в течение дести лет не могла продолжать исследования в своей области, и ко времени смерти и она, и ее работы оказались почти забыты.

Лиза Мейтнер, уроженка Вены, нашла свой профессиональный приют в Берлине, где занималась радиоактивностью, открыла новую область ядерной физики и вместе с химиками Отто Ганом и Фрицем Штрассманом одной из первых обнаружила явление деления атомного ядра. Для старта ей оказалось необходимым междисциплинарное сотрудничество с Ганом, она нашла свое место в науке и шанс проявить себя в то время, когда у женщин не было перспектив для занятий академическими исследованиями. Но после она сделала головокружительную карьеру: в 1913 году штатная должность в Институте химии кайзера Вильгельма; в 1917 – собственная группа в институте, что приравнивалось к профессорской должности; хабилитация в 1922 году и должность адъюнкт-профессора (приглашенного профессора) в Берлинском университете в 1926 году. Каждый шаг – целый этап в процессе вовлечения женщин в немецкую науку. В 1920-е годы Эйнштейн любил называть ее «наша Мария Кюри», признавая ее роль в берлинском сообществе физиков и международную известность. В 1938 году она была вынуждена бежать из Германии, перебралась в Стокгольм, где ее взяли на должность младшего сотрудника без лаборатории и возможности продолжать работу, которой занималась ранее. Эмиграция разрушила карьеру Мейтнер, понизила ее репутацию, оставила без Нобелевской премии и в итоге скрыла в тумане ее роль в истории науки двадцатого века.

В первых поколениях женщин-ученых почти все испытывали трудности в профессиональной жизни и многие остались сильно недооцененными. Женщины-ученые были дважды аутсайдерами: слишком необычны для женского общества как женщины и воспринимались всерьез в традиционно мужских сферах деятельности как ученые. Это ставило их в слабую позицию везде, кроме круга близких друзей и коллег, которые знали их и понимали их работу. В таком положении оказалась и Мейтнер в Швеции, где к ней относились преимущественно как к женщине и иностранке, а не как к выдающемуся физику с несколькими номинациями на Нобелевскую премию, способного обогатить шведскую науку. Сходное отношение испытывала и Мария Кюри. После Нобелевской премии 1903 года бытовало мнение, что она была просто помощницей мужа, или, более романтично, его музой. После того, как Пьер Кюри погиб в 1906 году и Мария была назначена на его место в Сорбонне, нашлись люди, полагавшие, что единственным ее достоинством для занятия профессорской должности стало вдовство. А в 1911 году, после того, как она во второй раз стала нобелевским лауреатом, на сей раз по химии за открытие полония и радия, выделение радия и изучение природы и соединений этого элемента, пресса принялась поливать ее грязью за роман с женатым коллегой. Мария Кюри так и не была избрана во Французскую Академию наук. Только спустя много лет к ней пришло то признание, которое сопровождает ее имя в наши дни.

Сменилось не одно поколение, прежде чем женщины-ученые стали восприниматься как норма. И этот процесс еще не завершен. Не далее как в 2005 году президент Гарвардского университета публично заявлял, что женщин могут сдерживать «вопросы внутренней пригодности». Нас до сих пор беспокоит малочисленность женщин и представителей меньшинств в таких областях деятельности, как физика, математика, техника и технология. Мы до сих пор задаемся вопросом, когда же каждый человек, обладающий способностями и желанием посвятить свою жизнь науке, будет иметь все возможности для достижения своей цели. Оглядываясь назад, мы добиваемся более глубокого признания многих женщин, кто так же дерзал и надеялся отдать жизнь науке, как Милева Марич в молодости.