С ненавистью во взоре Тата начинала «припоминать», что, заменив вилку, осталась на кухне проконтролировать заправку соуса, проверить, не пережарила ли домработница Люся мясо по-французски…
Люся алиби пугливо подтверждала.
«Станислав, – говорила Дуся, – не могу понять… Когда в тот день, вы ко мне подошли за добавкой кофе, от вас пахло несколько иначе. Как-то более, что ль, женственно…»
Впечатленный Дусиным нюхом «какой-то директор» каялся, что поменял одеколон. «Простите, я не знал, что это тоже важно, и использовал другой парфюм», – бормотал растерянно.
«Егор Валерьевич, прошу минуточку, но когда вы вошли в гостиную в прошлый раз, портсигар вы положили в левый карман, а не в правый… Да, да, вот так. И сели не к Ольге Марковне, а обошли диван и присели на подлокотник рядом с Юлей…»
Хмурый полковник молча топал вокруг дивана. Привезенная из изолятора арестантка Юля покладисто отодвигалась чуть-чуть в сторонку и с надеждой смотрела на востроглазую сыщицу.
На этом месте, раз к слову пришлось, слегка затормозим повествование.
Встретившись с Юлией на следственном эксперименте, Евдокия почувствовала, что на место дремучей зеленоглазой ревности заступила и все дальше продвигалась определенная приязнь.
Возможно, симпатию подогревали Дусино раскаяние и вина. Возможно, все гораздо проще и приземленней: удаленный в СИЗО раздражитель перестал действовать на нервы. Как бы там ни было, под взглядами родни и «банды» на следственном эксперименте между Юлией и Дусей возникло некое подобие родства: так две сиротки, попадая во враждебный мир, держатся друг друга. Юлия одаривала сыщицу одобряющим, полным надежды взглядом, Дусе стало стыдно за недавнюю антипатию. Чего она на тетеньку взъярилась? Хорошая тетка, право, жаль ее.
Откровенное упование Юлии на въедливую Дусю ощутимо раздражало большинство присутствовавших. В конце нудной, многочасовой реконструкции событий участники вздрагивали от самого тишайшего Дусиного «кхм» и «мгм», моментально обретали память и – пересаживались, перестраивались, сморкались и роняли вилки в точности как было почти самостоятельно.
Подбивая итог, спрашивая участников следственного эксперимента: «Вы довольны, все было как в тот день?» – следователь Дима Павлов смотрел только на свидетельницу Землероеву.
Дуся сказала «кхм» – общество по привычке дружно вздрогнуло! – и нахмурила лоб:
– Не могу понять… Что-то получилось не так… Что-то было не как в тот день… Но… Нет. Не вспоминается. Могу вспомнить позже. Так – можно?
– Все можно, – хмуро кивнул Павлов и собрал бумажки.
Дуся вышла из гостиной, активировала сотовый телефон и, набрав номер Паршина, недопущенного на реконструкцию, прикрывая губы ладонью, прошептала:
– Все, Олег, закончили. Ты ждешь?
Измаявшийся в неведении Паршин ждал Евдокию, Павлова и Ханькина за только что накрытым столом в тихом ресторанчике.
На следственном эксперименте Дусе показалось, будто Ханькин и Павлов ее тихонько ненавидят. Через две рюмки ресторанной водки почудилось совсем обратное: путем распевания дифирамбов холостой Павлов и вполне женатый Ханькин начинают с ней заигрывать.
– Ох, Сергеич, ну и дала сегодня Дуся! – с наигранной восторженностью затягивал оперативник и подмигивал приятелям.
– Да, да, – жестикулируя вилкой, с набитым ртом, мурлыкал следователь Дима и строил Дусе глазки.