Но «Бейкер-Хостетлер» продолжал удивлять. В ответе комитету они не только повторили версию, изложенную в их письме нам, но и пошли дальше, заявив, что их фирма «не была нанята компанией Hermitage для поиска украденных 230 миллионов долларов и установления выгодоприобретателей этого мошенничества».

Прочитав это, я подумал, что они сами себя загнали в угол. У нас остались копии судебных запросов о раскрытии информации американскими банками, подготовленных Джоном Москоу специально для поиска украденных 230 миллионов долларов. Всё лежало на поверхности, и оспорить это было невозможно. Им не выкрутиться! Нам просто необходимо было слушание по нашей жалобе.

Но только его никак не назначали. Прошла зима, и началась весна 2014-го, а мы всё ждали ответа от Комитета по рассмотрению жалоб.

Болтая со своей подругой, юристом из Нью-Йорка, я пожаловался на задержку; она ответила:

— В Комитете работает — сколько?.. — полдюжины человек, которые должны следить за каждым нечистоплотным адвокатом в Нью-Йорке. Ты знаешь, сколько тут мерзавцев среди нас?

— Пятьдесят семь тысяч? — съязвил я.

— Практически, — рассмеялась она. — Кроме того, у вас сложный случай. Самые простые дела — это те, в которых юристы убивают своих клиентов или крадут у них деньги.

Я очень надеялся, что она ошибается, но если это так и у них всего шесть человек, которые разбирают каждое нарушение юристами этических норм в Нью-Йорке, то могу себе представить, сколько времени уйдет, пока они доберутся до нашей жалобы.

В начале апреля я работал у себя в кабинете, но мои занятия были прерваны неожиданным появлением секретаря с увесистым пакетом DHL. «Это доставили из Нью-Йорка, — сказала она. — Похоже, из суда».

Ну, наконец-то! Ответ из Комитета по жалобам, подумал я. Открыв пакет и бегло просмотрев первые несколько страниц, я понял, что ошибся. Документы были вовсе не из комитета. Это было судебное постановление с требованием о раскрытии информации от «Превезона», и оно было адресовано мне!

До этого мне не приходилось сталкиваться с требованиями американских судов. Оно начиналось так: «ВАМ НАДЛЕЖИТ явиться в день, время и место, указанные ниже». Через пять недель мне предписывалось явиться в офис юрфирмы в Рокфеллеровский центр на допрос. Помимо этого, постановление обязывало меня предоставить документы по 21 категории, включая всю нашу переписку с журналистами из Центра по исследованию коррупции и организованной преступности (OCCRP), всю нашу переписку со всеми нашими осведомителями, журналистами и политиками, которые помогали нам в наших расследованиях, всю нашу конфиденциальную переписку с правоохранительными органами, ведущими расследование хищения в размере 230 миллионов долларов.

Далее они требовали всю информацию по всем нашим «сотрудникам, консультантам, агентам, представителям и иным лицам, представляющим наши интересы, включая: любую переписку, изображения, графические изображения, схематические изображения и диаграммы, фотографии, аудиозаписи, черновики и иную информацию», находящуюся в нашем офисе, квартирах или там, где мы ее хранили.

В общем, они хотели получить всё.

Из опыта нашей работы с Джоном Москоу мы знали, что использовать такие судебные запросы — его излюбленная тактика. С наших первых встреч он не уставал бахвалиться тем, что так он нащупывает болевые точки своих оппонентов, а потом давит на них, требуя у них именно то, что трудно или невозможно отдать. И теперь он обратил свое оружие против нас. Но ему не нужно было нащупывать наши болевые точки — он их прекрасно знал по нашей совместной работе.

Было ясно как божий день, что, заполучив таким образом всю информацию о нас, Джон Москоу незамедлительно передаст ее своему клиенту — сыну высокопоставленного российского чиновника, а от него, скорее всего, она попадет в руки мерзавцев всех мастей. Это поставит под угрозу не только наши жизни, но и жизни всех наших информаторов и тех, кто негласно помогал нам в России.

Кремлю больше не нужны были наемники типа Валидола, чтобы выслеживать нас и собирать о нас сведения, — теперь они ломились в парадную дверь американского правосудия и нагло требовали всю информацию.

Нам нужно во что бы то ни стало остановить это безумие.

Мечась по кабинету, как зверь по клетке, я лихорадочно набрал номер своего лондонского адвоката.

— Билл, что случилось? — спросил он. Я начал говорить так быстро, что он перебил: — Стоп, стоп. Притормози и давай с самого начала, но спокойно.

Когда я рассказал ему про судебное требование, он совершенно будничным тоном, как воплощение самого спокойствия, попросил: