Я услышал то, на что и рассчитывал.

На следующий день Сенат Конгресса принял закон Магнитского: 92 голоса за, 4 против, — а президент Обама ввел его в действие, скрепив своей подписью 14 декабря 2012 года.

Я чувствовал: это прорыв!

Дункан не заставил себя долго ждать и позвонил уже во время рождественских праздников:

— Билл, я хотел связать вас с ИТП.

 — И-тэ-пэ? — переспросил я, не понимая, что за «и т. д. и т. п.» он имел в виду.

— Иммиграционная и таможенная полиция, ИТП, — пояснил он.

Странно... Мне всегда казалось, что работники иммиграционной службы — это те, кто проверяет документы на паспортном контроле, скажем, в аэропорту Кеннеди, или пограничники в джипах на американо-мексиканской границе, но только не следователи, занимающиеся денежными аферами.

— То есть вы этим заниматься не будете? — разочарованно переспросил я.

— Нет-нет, я просто хочу услышать их точку зрения. ИТП тоже занимается расследованием незаконной легализацией денег.

— О’кей. Тогда дайте им мои координаты.

Через несколько недель, в январе, мне позвонил специальный агент ИТП Тодд Хайман. По манере разговора он совсем не походил на спецагента. У него был городской, но не манхэттенский акцент, и он сразу стал называть меня Биллом (а не полным именем Уильям, как принято в официальном разговоре). Его манера общения была теплой и располагающей. Он рассказал, что получил степень магистра делового администрирования в Колледже Баруха на Манхэттене и до того, как устроился в правоохранительные органы, работал в аудиторской компании «Делойт и Туш». Он больше напоминал администратора инвестиционного фонда, чем федерального агента с удостоверением и пистолетом — по крайней мере, я думал, что у него есть пистолет.

В конце нашего разговора я поинтересовался, будут ли они открывать дело. «Я не могу ответить на это вопрос, но мы свяжемся с вами», — твердо, но вежливо произнес он.

Но с нами никто не связался.

В это время Кремль начал яростную атаку против США в ответ на принятие ими закона Магнитского.

Со времен холодной войны это был первый законодательный акт, вводящий персональные санкции. Путин был взбешен. Он ответил запретом на усыновление российских детишек-сирот американскими семьями. Это не только звучало ужасно, но и было омерзительно по сути. Дело в том, что Россия разрешала иностранцам усыновлять только тех детей, которые страдали тяжелейшими недугами: синдромом Дауна, пороком расщепления позвоночника, эмбриональным алкогольным синдромом, — и зачастую эти дети были обречены на тяжелейшее существование в российских детских домах. Запретив американцам усыновлять таких детишек, Путин фактически приговорил многих из них к смерти. И всё для того, чтобы защитить своих коррупционеров. Это было вопиющим скотством — даже по бесчеловечным путинским стандартам.

Путин лично причастен к сокрытию убийства Сергея. На ежегодной пресс-конференции он заявил, что Сергея никто не пытал, а умер он, мол, «от сердечного приступа». Это означало, что никто и никогда в России не будет привлечен к ответственности за пытки или убийство Сергея.

Однако привлечение к ответственности отдельных лиц в России всё же намечалось.

На той же пресс-конференции Путин упомянул и Сергея, и меня в связи с «экономическими преступлениями». И ровно через неделю московский суд назначил дату судебных слушаний в отношении меня — заочно.

Но не только мне одному предстояло быть ответчиком.