В моей голове лихорадочно скакали мысли, бились в панике, в истерике, но внешне я стояла как глыба льда. Вид Шу, лежащего без сознания, парализовал.

— Отец! Мой! — глаза маленького мальчугана увеличились вдвое. — Правда?!

— Да, — я кивнула, — ты теперь МаркЭхор, гражданин системы Оюта.

Мой взгляд сместился на бледную Оюту. Я ведь её даже обнять ещё не успела.

Моргнув, попыталась прийти в себя. Вроде и прошло несколько мгновений, а такое чувство, что вечность. Время словно растянулось. Стало нескончаемо тягучим.

— Отец, — голос марка дрогнул. Сорвавшись с места, он заскочил за ящики и появился оттуда со странной круглой штуковиной. — Что встали как вкопанные?! Это усовершенствованный резчик! Я подрабатывать на склады бегал, за продукты разные поручения выполнял. Так, это того... ну, принеси — подай, обрежь и не мешай. Эту арматуру нужно укоротить так, чтобы его уложить можно было, — он резчиком указал на Шу. — Да не стойте вы!

Его резкий окрик словно включил во мне некий рычаг. Я сделала шаг, потом другой, стянула с себя одеяло и только потом поняла зачем.

— Можно уложить его на него, — выдохнула, пытаясь на ходу хоть какой-то план придумать. — Будет болтаться и личинок отвлекать, — зачем-то добавила.

В голове гулял ветер, разгоняя дельные мысли.

— А где эта доска магнитная, на которой эти козлы тюки таскали? — оживилась и Оюта. — На нее одеяло. А этого... папу сверху.

— Ищи! — одобрил Марк. — Здесь где-то она должна быть!

Дочь, быстро кивнув, принялась метаться вокруг раскиданного товара горе контрабандистов.

А мне стало жутко стыдно за себя. Дети уже сориентировались, а я все туплю.

С этими мыслями поспешила к Марку, пытающемуся придержать Шу...

... Кое-как мы обрезали этот штырь. Вынимать его не стали, чтобы не началось кровотечение. Осмотрели затылок нашего невольного пациента, найдя большую шишку. С куриное яйцо, и не меньше. Удар пришелся со спины, поэтому я его и не заметила.

— Он должен прийти в себя, — шепнул Марк, вытаскивая из кобуры своего нового отца бластер. Второй Шу так и не выпустил из руки. — Обязан просто! Я об отце всю жизнь мечтал. Это же так крутятцки здорово. Все смотрел на тех, кто в приют приходят. Из себя вон лез, все пытался понравиться им. В хоре, как дурак, пел. Лишь бы на благотворительные вечера брали, а вдруг бы я кому приглянулся. А они и не смотрели. Слишком мелкий, хилый. А я не такой! Я сильный! Я хороший! Не хуже остальных. Ну, не хуже ведь? — Он взглянул на меня, и я вдруг заметила, как в его покрасневших глазах блестят непролитые слезы.

Ему, как и мне и Оюте, было страшно. Хотя, наверное, даже страшнее, ведь он мог потерять то, о чем так долго мечтал, так и не получив это.

— Ты самый лучший, Марк, — пробормотала я. — И для него, и для меня.

— А вы тоже усыновили? — в его голосе звенело столько надежды.

— Он всех нас усыновил и удочерил, — отшутилась я с некоторой горечью. — Я его жена. Оюта — дочь, а ты...