В это время королем Кастилии, Леона и Арагона уже почти год был 17-летний Карл Первый, вступивший на престол после смерти своего деда Фердинанда. Но уже в июне следующего года он избирается королем Священной Римской империи до коронования его императором в Риме после двух предстоявших лет. Однако папа римский дал согласие, чтобы он пользовался императорским титулом и ритуалом сразу. С того времени испанский король Карл Первый становится императором Священной Римской империи Карлом Пятым. Именно от его решения теперь зависела судьба смелого проекта нового испанского подданного Фердинанда Магеллана.
В Севилье Магеллан быстро обрел поддержку своей идеи со стороны своего бывшего соотечественника Диогу Барбоса, который был тогда комендантом местного арсенала и рыцарем-командором самого влиятельного в Испании ордена Сантьяго. По приглашению Барбоса Магеллан стал жить в его богатом доме и уже в 1518 году женился на его дочери Беатрисе, получив большое приданое. При содействии своего влиятельного друга, а теперь уже и тестя, он получил возможность представить свой проект перед самым важным официальным учреждением Испании, ведавшим делами ее колоний, — Домом Торговли. Не желая упустить столь решающий шанс, Магеллан нарушил обещание, данное своему партнеру Фалейру, не разглашать их план без его участия и выступил с ним перед членами этой ответственной организации. Против надежд автора Дом Торговли отверг предложение Магеллана, но один из его членов по имени Хуан дэ Аранда после этого решения провел с ним очень подробное обсуждение его идеи и затем обещал обеспечить ему поддержку при дворе за 20 % ожидаемой от будущей экспедиции прибыли.
Аранда выполнил свое обещание и в начале 1518 года вместе с Магелланом и очень обиженным на последнего Фалейру встретился с Карлом Пятым в Вальядолиде. В то время никто не имел точного представления о размерах Южного моря, и Магеллан, опираясь на догадки ведущих географов и картографов, в изложении своего проекта монарху убеждал его, что Острова Пряностей находятся всего в нескольких сотнях миль от побережья Панамы. 8 марта 1518 года молодой император подписал контракт по реализации плана Магеллана. Он назначил его и Фалейру совместно генерал-капитанами армады с щедрым жалованием и обещал им наследственные титулы аделаотадо в тех новых землях, которые они откроют, если они не принадлежали христианским государям Король согласился предоставить им пять каравелл с около 250 офицерами и членами экипажей, распорядился предоставлять им одну пятую прибыли экспедиции и дал обещание не посылать в течение 10 лет каких-либо конкурентов по их маршруту.
Подготовка к плаванию началась довольно рано вслед за королевским указом, но продолжалась она необычно долго из-за беспардонного мошенничества поставщиков, скрытого сопротивления Дома Торговли, саботажа Португалии и неожиданных помех со стороны, как вскоре выяснилось, серьезно терявшего рассудок Фалейру, которого в итоге пришлось заменить на капитана Хуана де Картахена. Почти неизбежные в таких случаях обманы подрядчиков-снабженцев на сей раз оказались особенно частыми и крупными. Они ухитрились даже поставить старые залатанные каравеллы, не говоря уже о плохого качества продуктах и прочих запасах. Могущественный епископ Фонсека — самый влиятельный человек в Доме торговли и член королевского совета — все время задерживал утверждение достойных кандидатур на руководящие посты экспедиции, стремясь навязать Магеллану вместо них своих многочисленных некомпетентных родственников и фаворитов, которые по его замыслу должны были в ходе плавания взять руководство экспедицией в свои руки и избавиться от ненавистного португальца. Узнав о решении Карла Пятого утвердить план Магеллана, Лиссабон, осознав, видимо, свой просчет, теперь через своего посла в Испании приступил к самому настоящему саботажу его осуществления. Среди прочих таких попыток Магеллану было предложено большое вознаграждение, если он откажется от этой экспедиции и вернется в Португалию. Более того, один из советников и духовников Дона Мануэля епископ Васконсельос даже предложил убить Магеллана. Безрассудное поведение главного партнера мореплавателя создавало тоже немало ненужных препятствий и задерживало время начала путешествия. Но все эти препятствия не остановили Магеллана, хотя и потребовали немало усилий и времени для их пусть даже не полного устранения.
Наконец основные приготовления были завершены, и 10 августа 1519 года флотилия из пяти каравелл отошла от причала Севильи и направилась вниз по Гвадалквивиру к порту Санлукар-де-Баррамеда. Здесь в ожидании подходящей погоды парусники бросили якоря и пробыли на стоянке более месяца. Большая часть этого времени, однако, была потрачена на замену вновь обнаруженных гнилых запасов продовольствия и пополнение его недостачи, так как Магеллан отказывался отправляться в дальнее плавание при таких условиях. 24 августа глава экспедиции, у которого за полгода до этого родился сын, подписал свое завещание, согласно которому он оставлял часть своего немалого наследия своей жене, их ребенку, своей сестре и двоюродным родственникам, а другую передавал нескольким монастырям и церквам в Испании. Перед самым выходом в море Магеллан направил письмо-меморандум королю, в котором он вновь выражал свое убеждение, что Острова Пряностей, включая самые богатые специями Тернате и Тидоре, открытые его приятелем Серрану, находились в зоне владения Испании. Во вторник 20 сентября 1519 года флотилия из пяти приведенных в полный порядок каравелл покинула берег Испании и взяла курс на юго-запад. Никто из отплывавших или среди остававшихся на берегу людей не предполагал, что это будет самым далеким и самым продолжительным плаванием из всех совершавшихся в истории человечества.
Экспедиция Магеллана состояла из флагмана «Тринидад», капитаном которого был сам глава экспедиции, а также парусников «Сан-Антонио» с заменившим Фалейру (он все-таки был помещен в дом умалишенных) капитаном Хуаном де Картахеной, «Консепсьон», которым командовал Гаспар Кесада, «Виктория», во главе которой стоял Луис де Мендоса, и самого небольшого из них «Сантьяго» под руководством капитана Жоау Серрану. Несмотря на основные мирные цели флотилии, она была довольно сильно вооружена. Помимо приданной артиллерии на ней размещались 62 тяжелых и 10 легких пушек-фальконетов, а также 50 аркебуз. Помимо этого они везли сотни пик, алебард и мечей вместе с личными офицерскими кольчугами, латами и шлемами с султанами, а также несколько сот арбалетов и множество длинных луков. Благодаря стараниям Магеллана парусники были хорошо оснащены самыми современными тогда навигационными приборами, картами, книгами по навигации и 18 песочными часами. В трюмах находились ящики с обменным товаром, заполненные стеклянными бусами, колокольчиками, медными браслетами, рыбными крючками, немецкими ножами, маленькими зеркальцами, рулонами самых разных ярких тканей и прочей мелочью. Кроме того, в них везли запасы специальных подарков для султанов, правителей и вождей, с которыми планировалось налаживать политические и торговые отношения.
Состав экипажей в своем большинстве был испанский, но в нем было немало португальцев, которых набрали в последнюю очередь из-за трудностей с нахождением испанцев, а также генуэзцы, сицилийцы, французы, немцы, фламандцы, один англичанин и несколько африканских негров. Магеллана сопровождал его раб-мулат из Малакки, уже ставший христианином под именем Энрике. Самым важным иностранцем среди членов экспедиции был Антонио Пигафетта из Виченцы в Ломбардии, который вступил на борт флагмана в качестве аристократа-добровольца, влекомый, по его собственным словам, желанием приобрести опыт и славу. Пигафетта прибыл в Испанию в свите папского посла при дворе Карла Пятого, где быстро подружился со своим итальянским коллегой по работе Петером Мартиром Дангиерой, служившим при дворе императора, занимаясь среди прочего описанием историй открытий в Новом Свете. Именно от него Антонио узнал о готовившейся экспедиции Магеллана и, заручившись разрешением Карла и своего посла, стал ее участником. Именно благодаря в первую очередь неутомимым наблюдениям и записям этого итальянского дипломата мир знает довольно подробно об этом невероятном героическом и страшно трудном путешествии.
Через шесть дней после выхода из Испании флотилия Магеллана прибыла в Тенерифе на Канарских островах, где пробыла почти неделю, пополняя запасы воды, продовольствия и других необходимых вещей перед длинным переходом через Атлантику. Накануне отправления к берегам Бразилии генерал-капитан получил сразу два очень неприятных сообщения. Одно из них было от его тестя Диогу Барбозы и было доставлено с вновь прибывшей из Испании каравеллой. В нем Барбоза предупреждал Магеллана о том, что три испанских капитана его каравелл — Картахена, Мендоса и Кесада — собирались его убить и взять экспедицию в свои руки. Как отмечал в своем дневнике Пигафетта, эти люди ненавидели его только потому, что он был португалец. В своем ответе тестю Магеллан благодарил его за предупреждение, но при этом заверил, что он выполнит свой долг, чего бы это ему не стоило. Второе сообщение было передано Магеллану поставщиком соленой трески, которая была закуплена для пополнения запасов провианта. Оно заключалось в том, что король Португалии направил в Атлантику две флотилии для перехвата экспедиции на пути к берегам Бразилии. Первое предупреждение заставило Магеллана, который переживал необоснованную враждебность своих трех капитанов, повысить бдительность по отношению к их поведению, а второе потребовало изменить маршрут дальнейшего пути на более южный курс перехода через океан, хотя это вызвало потерю времени и скорости, так как каравеллам пришлось оказаться и в сильных штормах, и в длительных штилях.
В первые же дни нахождения в полосе штилей Магеллан пригласил капитанов каравелл на совещание по поводу одного серьезного проступка квартирмейстера эскадры. При завершении встречи, надеясь спровоцировать резкую реакцию Магеллана, что стало бы предлогом для его убийства, капитан «Сан-Антонио» Картахена обвинил главу экспедиции в некомпетентности командования, якобы приведшей суда к пустой трате времени в невыносимой жаре тропиков без какого-либо продвижения вперед. Зная, что трое из четырех присутствующих капитанов готовили против него заговор с целью убийства, Магеллан подготовился к такому повороту дела и в ответ на резкую выходку своего подчиненного сохранил спокойствие. Выдержка генерал-капитана лишь подтолкнула Картахену, который принял ее за проявление слабости, к еще большей дерзости. Теперь он закричал на Магеллана, утверждая, что больше не будет подчиняться его приказам. Тогда Магеллан подал условленный знак своим верным людям, и в его кабину тут же ворвались хорошо вооруженные и с обнаженными мечами альгвасил «Тринидада» Гонсало Эспиноса, Дуарте Барбоза и Кристобаль Ребело. Когда они оказались рядом, Магеллан схватил Картахену за воротник рубашки и от имени короля в гневе объявил его мятежником и своим пленником. Перепуганный Картахена истошным воплем воззвал к своим сообщникам, как было условлено, вонзить кинжалы в их противника и тем самым объявил наличие их заговора. Но перед лицом новой ситуации Кесада и Мендоса не осмелились даже двинуться с места. Вслед за этим Эспиноса вытолкнул Картахену на главную палубу и посадил его в колодки, уготовленные как наказание для обычных матросов. Мендоса и Кесада, отказавшиеся исполнить заговор, теперь стали просить Магеллана смягчить наказание их сообщнику. Генерал-капитан согласился и отпустил Картахену на поруки Мендосы на борту «Виктории», а вместо него объявил о назначении капитаном «Сан-Антонио» Антонио де Коку. Так Магеллану удалось ликвидировать первый заговор своих противников.
После этого опасного инцидента вернувшиеся ветры и течения вынесли флотилию из полосы штиля, и она продолжила переход через Атлантику. Стараясь миновать португальские поселения-фактории на бразильском побережье и выйдя к нему в районе сегодняшнего Ресифи 29 ноября, Магеллан повел каравеллы дальше на юг в бухту Рио-де-Жанейро, где, по свидетельству уже побывавшего в тех краях лоцмана Карвальу, португальцев пока не было. Ранним утром 13 декабря 1519 года утомленные долгим и нелегким переходом через океан парусники вошли в великолепную гавань Рио, которую Магеллан назвал Санта-Люсиа в честь ее дня по католическому календарю, но прежнее звучное название этого места возобладало и дошло до наших дней. Здесь экипажи провели две отдохновенные недели в общении и бойкой торговле с радушными индейцами. Верный себе Пигафетта, охваченный массой экзотических впечатлений, вносит в свой дневник подробные, порой даже пикантные, но не во всем правдивые записи о благоухающей тропической природе этого края, нравах и обычаях его диких обитателей, а также о курьезных эпизодах пребывания в нем путешественников.
Во время пребывания в Рио племянник епископа Фонсеки Антонио Кока, назначенный Магелланом вместо снятого Картахены на пост капитана «Сан-Антонио», проявил: по отношению к главе экспедиции крайнюю нелояльность, выпустив из-под стражи арестованных. Благодаря решительным действиям Эспиносы, этот начинавшийся мятеж по приказу Магеллана был тоже подавлен. На этот раз генерал-капитан заменил арестованного Коку своим родственником Альваро Мескитой, а его вместе с Картахеной почему-то вновь оставил под наблюдением Мендосы на борту «Виктории». Мескита же оказался порядочным человеком, но слабым капитаном, что опасным образом проявилось позднее.
День наступившего Рождества Христова экипажи отмстили уже на борту каравелл, так как на следующий день 26 декабря они покинули чудесную гавань и гостеприимных индейцев, взяв курс на юг в тщательных поисках пролива в Южное море, который, по мнению Магеллана, должен был находиться где-то в этой части нового континента. Такое обследование требовало прочесывания линии побережья, а это означало продвижение на близком расстоянии от него и заходы в каждое его водное углубление. Около 13 января лоцман Карвальу увидел на горизонте три высоких холма, знакомых ему по предыдущему плаванию у этих берегов, которые находятся около сегодняшнего уругвайского курорта Пунта-дель-Эсте. А вскоре по движению вдалеке возникла довольно высокая гора, при виде которой Магеллан громко прокричал «Монте видео», то есть «Вижу гору», что впоследствии стало названием столицы Уругвая Монтевидео, расположившейся затем у горы Лас Анимас.
Сейчас флотилия находилась у входа в огромное устье реки Ла Плата, которую в 1516 году открыл Хуан де Солис, погибший на ее берегу на обеденном костре туземцев. Полагая, что искомый пролив может начинаться где-то в тех водах, Магеллан отправил на их обследование самую легкую из своих каравелл «Сантьяго». После похода, когда вся флотилия стояла на якорях, капитан Серрану доложил, что залив представлял собой соединенные устья нескольких рек или устье одной мощной реки, но не пролив. Желая еще раз подтвердить наблюдения Серрану, Магеллан посылает по одной плоскодонной лодке от каждой каравеллы на более подробное обследование этих вод, но они тоже обнаружили растущую пресность воды по мере продвижения вглубь вдоль их берегов. Убедившись, что здесь пролива не существует, глава экспедиции с еще большей уверенностью стал считать, что он непременно должен быть дальше к югу, и хотел найти его пока еще позволяло южное лето до наступления суровых зимних холодов.
2 февраля нового, 1520 года флотилия снялась с якорной стоянки неподалеку от будущего Монтевидео и направилась на юг. После пересечения просторов устья Ла Платы суда достигли мыса Святой Марии, до которого в свое время дошел Жоау де Лишбоа и где начинались неизведанные земли. Как и раньше, стараясь не пропустить возможного места пролива, Магеллан шел близко от берега, но соблюдая безопасное расстояние. Через одиннадцать дней экспедиция оказалась у бухты Баиа Бланка, где ей пришлось пережить страшный шторм, которая тоже подверглась тщательному, но безуспешному обследованию. Еще 10 дней спустя по пути на юг перед ней возник новый залив шириной около 60 миль с такой глубиной, что экипажи при измерении ее не смогли достать дна.
За полуостровом на его южной стороне была обнаружена очень уютная спокойная гавань, носящая сегодня название Гольфо Нуэво, где флотилия получила несколько дней передышки в своих трудах, а 27 февраля перед ней открылся очередной широкий залив, который был назван Баиа-де-лос-Патос, или Заливом уток. Никаких уток там не было, но вода и побережье кишели массами пингвинов, для которых у европейцев пока не существовало названия, и они называли их утками без крыльев. Там же было множество тюленей, которые вместе с пингвинами стали для путешественников одним из местных источников питания. Здесь начинались огромные холмистые пространства, покрытые в зависимости от сезона сочной зеленой или бурой травой, питавшей огромные стада южной породы лам-гуанако. В этих же землях европейцы обнаружили пум и американского страуса pea. От побережья Атлантического океана эта гигантская по своим размерам территория простирается до восточных склонов Анд, откуда берут свое начало многочисленные реки, пересекающие ее с запада на восток.
Не обнаружив пролива, каравеллы продолжали путь на юго-запад, следуя вдоль берега незнакомой земли в тисках злых и продолжительных штормов, сильно сдерживавших их продвижение, пока в последний день марта они не достигли удобной бухты, названной Магелланом Пуэрто Сан-Хулиан. С каждым днем погода становилась все более холодной, предвещая конец местного лета и наступление месяцев зимы. Глава экспедиции отдал приказ расположиться здесь на стоянку до существенного потепления для продолжения поиска неуловимого залива. Помня о поведении и настроениях ряда своих подчиненных, Магеллан расположил свой флагман в узком проходе в гавань стоянки, а всем остальным каравеллам приказал бросить якоря в ее расширенной внутренней части. Эта предусмотрительность позволяла главе флотилии контролировать выход из залива, и она, как подтвердили последующие события, оказалась чрезвычайно важной.
По записям Антонио Пигафетты, «они оставались там в течение двух месяцев, не встречая никого. Но однажды случилось, что они увидели на берегу гавани огромного как гигант человека, который плясал и пел, посыпая при этом свою голову землей. Капитан тогда послал одного из своих людей к нему делать то же самое как свидетельство мирных намерений. Он это сделал и привез человека к капитану на маленький остров. Когда человек оказался перед капитаном, его охватило огромное удивление, и своим вверх поднятым пальцем он сделал знак, давая понять, что они пришли с неба. А был он такой высокий, что они не доставали даже до его пояса». Так итальянский аристократ-спутник Магеллана запечатлел встречу с первым местным жителем новой земли. Хорошо сложенный гигант был одет в шкуры гуанако, а ноги его были обуты в шкуры, набитые соломой, отчего они казались просто громадными, что и побудило Магеллана назвать его «патагон» от испанского «огромная нога», а его землю соответственно «Патагонией».
Патагонцы вели кочевой образ жизни, перемещаясь следом за стадами гуанако, охота на которых обеспечивала их практически всем необходимым в их суровых условиях. Их главным оружием были короткие луки и примитивные дубинки. Некоторые из них вслед за первым своим соплеменником, получившим щедрое количество европейских безделушек, несколько раз побывали на каравеллах, надеясь приобрести такие же подарки или получить их в обмен на скудные предметы своего охотничьего и рыбачьего промысла. Других индейцев путешественники здесь больше не встречали за все пять с лишним месяцев своего пребывания в этой гавани.
Бесплодные к этому времени поиски пролива и недавно введенное главой экспедиции сокращение рациона продуктов стали вызывать определенное роптание среди некоторых членов экипажей, подогревавшееся его недругами из числа офицерского состава. Желая предотвратить разрастание недовольства, накануне прибытия в Сан-Хулиан Магеллан собрал на флагмане представительные группы всех каравелл, чтобы выслушать их мнения о складывавшемся положении. Собравшиеся призывали капитана восстановить рацион, прекратить бесполезные поиски несуществующего, по их суждению, пролива и вернуться в Испанию, чтобы избежать голодной и холодной смерти. Магеллан ответил им, что он скорее был готов расстаться с жизнью, нежели нарушить приказ короля о нахождении пролива. Он заверил их, что на судах еще оставалось достаточно хлеба и вина, а остальное они могли найти в достатке прямо на месте, что залив существует и будет непременно найден, что он приведет их к великолепным тропическим островам, которые сделают их всех богатыми и счастливыми, но что до этого им необходимо проявить достойное кастильцев мужество и терпение. Рядовые члены экипажей поверили заверениям главы экспедиции и вернулись к своим обычным делам, но офицеры остались при своем мнении.
На следующий день выпало Вербное Воскресенье, и по этому случаю Магеллан пригласил офицеров на службу, которая должна была состояться на берегу, а затем в его каюту на праздничный обед. Однако это приглашение было принято только родственником главы экспедиции Альваро Мескитои, что было зловещим предзнаменованием мятежных действий со стороны остальных приглашенных. Ночью того же дня Кесада и Мендоса взяли под свой полный контроль каравеллы «Консепсьон» и «Виктория», на которых они были капитанами, а лишенный своего поста на «Сан-Антонио» Картахена серьезно ранил кинжалом распорядителя этого парусника и вслед за этим посадил в кандалы нерасторопного Мескиту. Все три судна оказались в руках мятежников.