Йен ждал радостного крика – его же нашли. Этот крик должен был выражать осуждение, узнавание, смерть – да ему, собственно, было все равно, что именно. Вместо этого чья-то влажная морда ткнулась в его шею. Глаза Йена открылись, и он почувствовал, что его осторожно обнюхивает животное размером почти с устрашающего Уиллоби. Черное, почти как смоль, оно с особой осторожностью нюхало его лицо, глядя на него чистыми черными глазами.

– Кажется, я обращаюсь к милой Марианне? – моргая, проговорил Йен.

Его голос оказался одновременно скрипучим и тоненьким, что снова раздражающе подействовало на него.

– Точнее, к Элинор, – раздался от двери голос Сары Кларк. – Она слишком практична, чтобы быть Марианной. Когда Уиллоби в последний раз вернулся к ней от одной из своих пассий, она пнула его в морду.

Решительно настроившись не показывать облегчения, вызванного знакомым голосом, Йен бросил косу, чтобы почесать свинье за ушком.

– Какая смелая дама, – проговорил он.

В награду ему раздалось хрюканье, а затем она ткнулась пятачком в его плечо. Настала очередь Йена заворчать, потому что от этого толчка острая боль пронзила его бок.

– Что вы здесь делаете? – спросила Сара Кларк, по-прежнему стоя у двери. – Я искала вас ночью.

Йен осторожно пожал плечами:

– Одно из моих достоинств – умение казаться невидимым.

– Конечно. – Ее голос был сух, как пыль.

Йен совершил ошибку, подняв глаза, чтобы посмотреть, как Сара идет к нему. Утренний свет внезапно осветил ее тело. Ее волосы, прежде показавшиеся ему мышино-серыми, теперь золотым нимбом сияли вокруг нежного лица, а движения были полны грации. Она не была красавицей. Ее внешность можно было бы назвать скромной. И все же она сразила его наповал – как удар грома.

Ее лицо, такое непримечательное, внезапно оказалось мягким и женственным, рот был безупречной формы, и его хотелось целовать. У нее был закругленный подбородок с легким намеком на ямочку. Ее груди, которые Йен и не заметил прежде, скрытые под практичным коричневым платьем, теперь неумолимо привлекали его внимание. Эти груди хотелось гладить и беречь, они должны поддерживать мужчину, когда мир становится слишком тяжел для него.

Когда она подошла ближе к Йену, он увидел, что в одной руке она держит ведро, а другая ее рука, которую она подняла, чтобы поправить волосы, дрожит. Значит, холодный голос – всего лишь притворство?

Приглядевшись, Йен увидел, что у внешних уголков ее глаз расцвели едва приметные морщинки, а весьма пухлые розовые губы так сильно сжались, что стали почти плоскими. Она была огорчена.

Ему захотелось заключить ее в объятия. Сделать так, чтобы напряжение, сковывавшее ее плечи, исчезло, а на лице появилась улыбка. Ему хотелось погладить щеку Сары, распустить туго затянутые в узел волосы и заверить ее, что все будет хорошо.

Неожиданно желание накрыло его, как половодье накрывает реку, его холодное тело запылало, как будто он лежал под жарким испанским солнцем… Должно быть, это лихорадка, с отчаянием подумал Йен. Ничем другим объяснить такую реакцию нельзя. Ему нравятся женщины. Их у шотландца было достаточно, и о некоторых он сожалел. Но он еще не встречал такой, при виде которой почувствовал бы себя сраженным наповал, как мальчик – при виде своей первой молочницы.

Сара приближалась к нему, на ее лице застыло настороженное выражение. Сердце Йена забилось быстрее, его пальцы заныли от желания шевельнуться. Йен сжал руки в кулаки, а свинья, услышав голос хозяйки, развернулась и захрюкала.

– Ты в самом деле вернулась? – услышал Йен свой робкий, как мычание теленка, голос.

Сара хмуро посмотрела на него.