— И тебе всего доброго, Алевтина, — Андрей кивнул головой, но так и не встал с места. Он лениво наблюдал за девушкой напротив, за тем, как она собирает вещи, ищет в сумочке ключи и телефон, проверяет карманы, совершенно неосознанно сжимая губы. Давно изученный жест, и он точно знал, что сейчас Тина изо всех сил борется с собой, раздумывая, сказать ей очередную глупость или же проявить выдержку и промолчать.

— Знаете, — Воронцов улыбнулся, понимая, что этот внутренний бой проигран, — мы конечно договорились не касаться больше этой темы и сейчас договорились снова, но я так совершенно не могу. Я не усну, если сейчас не узнаю. Вся эта фирма и Гринберг, и куча звонков, и контракты, вы так ловко и легко это делаете, что я совершенно не понимаю, почему… почему вы делаете это только сейчас? — С нажимом на последнем слове произнесла Тина. — То есть, почему вы не попытались отстоять свою компанию и дом, и все остальное. Я уверена, что вы в десять раз умнее Виктора. Даже нет, в десять раз по десять. Можно было что-то придумать, вы бы наверняка смогли. А вы просто взяли и сдались.

Андрей задумчиво потянулся к чашке. На ее дне еще оставалось пару глотков. Он повертел в руках хрупкий фарфор, наблюдая за тем, как треснула тонкая, маслянистая корочка и коричневая волна накрыла белую стенку, оставив после себя некрасивый след.

— Я не боролся, потому что понял, что по большому счету, мне не для кого бороться. Вот и все. Все что я когда-либо делал, делал для кого-то, ради большой светлой цели, а цель эта оказалась мыльным пузырем. А теперь ты. Честность на честность, раз уж мы зашли о том, о чем договорились никогда не говорить. Скажи мне, почему ты тоже взяла и сдалась? Почему… перестала хотеть жить?

— Я не боролась, Андрей, потому что поняла, что по большому счету мне не для кого жить. И мое представление о мире, о людях, которых любила, ради которых жила оказалось…как вы там сказали, пузырем?

Он посмотрел в ее серьезные глаза и, поколебавшись несколько секунд, добавил:

— Там в больнице, когда тебе стало плохо, я очень испугался за тебя. Мне стало не на шутку страшно. Я не знал, что мне делать и медсестра, которую я нашел, сказала, что единственное, чем я могу тебе помочь, это молитва. И, возможно тебе стоит знать это, я молился. В ту ночь я был самым набожным человеком в мире и молился изо всех сил.

— А что будет дальше? — пылая лицом, совершенно невпопад она задала бессмысленный и такой понятный им двоим вопрос.

— Дальше. Думаю, что дальше…

— Мисс, — девочка, что все это время сидела за соседним столиком, вплотную подошла к Алевтине, — извините, что отвлекаю вас. Думаю, это довольно не вежливо. Но мы скоро уходим, а это…мне кажется, что это должно принадлежать вам. По крайней мере, совершенно точно это не может больше принадлежать мне.

Юная леди тряхнула белокурыми локонами и нехотя, словно до сих пор сомневалась в правильности своего поступка, протянула ей книгу.

Тина покрутил в руках подарок. Неуверенно, с довольно сильным акцентом, она прочитала название на обложке: «Девочка верхом на звезде».

— Барбара, умоляю, пойдем уже домой. Тебе пока нельзя так долго гулять на улице. — Настойчиво окликнула высокая, стройная женщина, что все это время стояла неподалеку.

Незнакомка снова улыбнулась какой-то трогательной, совершенно обезоруживающей улыбкой и, изобразив глубокий реверанс, развернулась и побежала к маме. Однако, не успев дойти и до середины, Барбара вернулась назад, к столику, за которым бросила растерянных принца и принцессу.

Почесав нос, словно волшебную лампу на удачу, она произнесла старому приятелю:

— Пусть у вас все будет хорошо.

— Думаю, что именно так и будет, Барбара. — Он тихо улыбнулся в ответ. — Я бы даже сказал, я уверен, что все будет хорошо.

— Значит у сказки хороший конец? — Барбара в нетерпении подпрыгнула.

— Нет, малыш. Это значит, что конец для этой сказки мы напишем сами.

Он пожал плечами и расслабленно откинулся на спинку ротангового кресла. Кажется, в этом году весна будет теплой.