— Господин?.. — прошептала я, найдя туманным взором мужской силуэт, обрамленный ярким, словно божественным светом.

— Стефан, — мягко поправил он, и сквозь затуманенный взгляд я смогла разглядеть добрую улыбку на его лице. На душе стало невыносимо тепло. Он рядом со мной. Он улыбался мне. Сон это, наваждение или реальность — умоляю, пусть никогда не заканчивается.

— Господин, — повторила я, ощущая неловкость, когда человек по статусу много выше просит называть его по имени. И пусть он просил называть себя так всех сотрудников ведомства, которым руководил, это ничего не меняло. — Я всех подвела. Я не смогла…

Горло разрывало кашлем, сдерживать который не было никаких сил. Стефан крепко держал мою руку, терпеливо ожидая окончания приступа, но не смотрел на меня жалостливо.

— У тебя сильный жар. Я удивляюсь, как ты вообще дошла до нас, да ещё и привела с собой двоих мужчин. Скажи коротко, кто они, и мы дальше сами во всем разберёмся.

Точно. Я же отрубилась у дверей управления, а теперь, наверное, лежу в лазарете, и сам шеф нашёл время для того, чтобы меня проведать. Нужно собрать остатки сил, чтобы рассказать…

Встретившись с мужчиной взглядом, я вновь утонула в глубоких, невероятно умных зелёных глазах, по-обыкновению смотрящих с игровым прищуром на окружающих, но сейчас — с такой нежностью и заботой, что у меня нестерпимо закружилась голова.

— Нелега…

В глазах потемнело. Забота во взгляде собеседника сменилась обеспокоенностью. Он крикнул в сторону что-то, но я уже не могла разобрать его слов. Одолеваемая волнами сильного озноба, я вновь растворилась в пустоте.

Открыв глаза, я оказалась на заднем дворе небольшого дома, в который сестра Аннет перебралась после замужества. Лучи летнего вечернего солнца ласкали мое лицо, теплый ветер обдувал сухую кожу. Пахло сиренью, свисающей над одинокой лавочкой, на которой я сидела, держа в руках книгу. Дотронувшись до лица, я сняла очки для чтения и зачем-то отложила их в сторону вместе с книгой. Дверь, ведущая на кухню, отворилась сама собой. Я повернулась в ее сторону, и до меня добрался ностальгический аромат рябинового варенья, которое варила моя мама лучше всех на свете. Из глубины помещения послышался детский смех и озорной топот. Странный туман не давал мне рассмотреть происходящее в доме, прямо намекнув, что я, походу, опять брежу. Почему же тогда мне так грустно? От ощущения тяжелого камня в груди, я положила руку на сердце и отвернулась в надежде, что наваждение оставит меня, если его игнорировать.

Пробуждение сопровождалось уже надоевшей головной болью и саднящим горлом. Я сразу заметила незнакомый мне белый потолок и распахнула глаза, предчувствуя опасность. Поднявшись на локтях, я увидела рядом с собой молодую женщину, которая поспешила дотронуться до моего плеча.

— Вы проснулись, — тепло улыбнулась она, и на ее щеках появились очаровательные ямочки.

— Где я? — с опаской спросила я.

— В лазарете. В главном управлении, если точнее. Вы самостоятельно добрались сюда с двумя мужчинами, но болезнь подкосила вас на пороге, поэтому вы оказались здесь. Стефан настоятельно просил не покидать вас надолго и сообщить ему, как только вы вновь придёте в себя.

Она действительно выглядела, как штатная медичка: носила белый халат, правильно зачёсывала волосы, к тому же я смутно припоминала, как во время непродолжительного возвращения в сознание рядом со мной был Стефан, а потому все мои сомнения окончательно развеялись.

— Долго я спала? — поинтересовалась я, усевшись на кровати.

— Почти три дня, — ответила она. Встав, женщина прошлась до стола, устланного бумагами, и мой взгляд зацепился за хорошую фигуру, которую не мог испортить даже бесформенный халат.

— Вы были со мной все время? — спросила я, смотря ей в спину. Какая же, наверное, тяжёлая работа — выхаживать больных и беспомощных. Такие люди, работающие на благо общества, достойны огромного уважения. Обернувшись, она блеснула взглядом глубоких карих глаз.

— Это моя работа, — пожала женщина плечами. — Тем более, не все время. Пару раз вас навещал Стефан. Сидел рядом с вами, держа за руку, пока вы бредили.

Ее глаза становились томными при произнесении его имени. Казалось, мы обе поражены одной и той же болезнью: безответной любовью к женатому мужчине, чьё время практически полностью посвящено работе. Возможно, она тоже понимала это, но тогда почему я не чувствовала в ее словах ни ревности, ни бессильной женской злобы?