Противоречия между ревнителями высокоидейного и легкого, гедонистического искусства закономерны. Они были во все времена, и в отдельные периоды в зависимости от общественных потребностей на первый план выдвигались то одни, то другие функции. Это понятно.
Ну а какие же функции комедии больше всего отвечают нашим сегодняшним нуждам?
Со спонтанным послевоенным взлетом науки и техники связано повышение материального уровня жизни и неизбежный в таких случаях рост наслажденческих устремлений. Запад мы стали называть обществом потребления.
Но связи между странами день ото дня крепнут, контакты между различными звеньями и отдельными слоями общества расширяются. Различные государства и политические системы в этом мире уже не замкнутые, а сообщающиеся сосуды. Тенденции, веяния, моды в жизни и в искусстве распространяются все быстрее. И нелепо уверять, будто наше общество сохранило к потребительским функциям полное равнодушие. У нас налицо тоже более широкое и разностороннее удовлетворение материальных потребностей — и более акцентируемое отношение к этому удовлетворению, особенно по сравнению с голодными военными и тяжелыми послевоенными годами.
В народе растет стремление пользоваться всеми благами цивилизации и получать от этого удовольствие. А в искусстве все более заметную роль играют гедонистические мотивы. Очень многие идут на зрелища не ради какой бы то ни было проблематики,— для них важнее становится отдых, развлечение, отключение от жизненных неурядиц. Хорошо это или плохо, но беззаботный смех становится одной из категорий искусства.
С другой стороны, разоблачение культа личности всколыхнуло народные массы, и маятник общественного интереса заметно качнулся к политическим вопросам, а начавшиеся экономические реформы резко повысили интерес к экономике, к социальным проблемам. Половинчатый характер этих благих начинаний, их незавершенность еще более подлили масла в огонь. Эти жгучие вопросы все смелее обсуждали в кулуарах, ответы и них надеялись получить в литературе и искусстве. Это бесспорно! Казалось бы, для толкования таких вопросов есть другие, серьезные жанры. Можно ли требовать этого от развлекательной комедии?
— Не только можно, но и нужно,— говорили мне.— Ответственность за освещение политических, социальных, экологических, культурных, молодежных и прочих проблем в переломные исторические моменты ложится на всех деятелей литературы и искусства.
Конечно, вкусы у людей разные, всем не угодишь. Всесторонне развитые зрители и от комедиографа требуют глубже вспахивать социальные пласты, вкладывать в произведение больше конкретных жизненных наблюдений и обобщений, чтобы комедия, подобно высокому искусству, побуждала к размышлениям о времени и о себе.
Если говорить о «сравнительной» ценности комедий, тут надо еще крепко подумать и тщательно взвесить, какие устремления и чаяния доминируют в жизни широких народных масс, а какие — в передовой части общества. И какие из этих устремлений и чаяний важнее для нас.
Во всяком случае, вопрос об общественных потребностях оказался слишком сложным. Я так и не нашел однозначного ответа на него. Появилось двойственное отношение к творчеству Гайдая.
Между тем, если вдуматься, бессмысленного смеха в природе просто не существует. Можно даже утверждать, что смех — самая сложная категория человеческой психики, не случайно животные лишены этого свойства. Любой смех содержит целый комплекс умозаключений самого глубокого, философского порядка, со всеми их диалектическими противоречиями. Поэтому при анализе комического тоже неизбежны противоречивые выводы. Однако рождаемые смехом рациональные идеи не прокламируются, не вкладываются готовыми в черепную коробку зрителей. До них надо дойти самим, надо извлечь их из зашифрованной художественной структуры и освободить от многообразной эмоциональной обертки. А для этого надо напрягать интеллект, заставлять трудиться мозговые извилины. Однако при просмотре смешных фильмов не все настроены на такую серьезную интеллектуальную работу. Обычно на комедию идут отдохнуть, развлечься. А умственное напряжение только мешает этому. Для непосредственного восприятия комического мозговая деятельность как ложка дегтя в бочке с медом… К тому же в комедиях Гайдая господствует Ее Величество эксцентриада, которая не только не побуждает к мыслительной деятельности, но даже не оставляет времени для вдумчивого восприятия и толкает к веселому беззаботному смеху. В этом как раз и заключается неразрешимое противоречие: непосредственно реагировать на комедийные ситуации смехом и одновременно заниматься нелегкой аналитической работой… Извлекать из смеха идеи лучше потом, на досуге.
Критические, воспитательные функции смеха лежат на поверхности. Но его интеллектуальное богатство этим не исчерпывается.
Как уже говорилось, смех, возвышая зрителей, принижает объект осмеяния, как бы раздевает его морально и духовно, оставляя перед зрителями, как говорится, в чем мать родила. А это лишает объект почтения и даже элементарного уважения. Это уже само по себе неприятно и даже опасно, особенно когда смеются над важными персонажами, над сложными социальными проблемами, над уродливыми условиями жизни.
Комедия — это всегда критика! Критика довольно действенная и неприятная. Это жанр обижающий, огорчающий, доводящий до белого каления или до слез. Показывая неприглядные стороны какого-либо начальника, развенчивая, иногда выворачивая его наизнанку, смех рождает у зрителей неприязненное отношение к нему, превращает считавшегося неприступным «деятеля» в заурядного смертного, доступного нашему критическому осмыслению.
Не случайно говорят, что смеха боятся даже те, кто уже ничего и никого не боится. И действительно, наши руководители разного ранга не опасались строгих советских законов (законы-то для них были свои, можно сказать — приятельские), а комедийного осмеяния страшились пуще огня.
Вот почему комедию у нас укутали в саван из строго регламентированных требований. Выработалась система правил вернее, надуманных канонов и догм, ориентирующих художников на комедию воспитательную, с положительным героем, а не на иронию или тем более едкую сатиру и чтобы осмеиваемые персонажи не занимали видного положения на иерархической лестнице. Хотя при этом демагогически произносили правильные лозунги про советских Гоголей и Щедриных.
Доказать правоту часто не так-то просто, особенно в искусстве. Пример с творчеством Гайдая — еще одно убедительное свидетельство этой истины.
После того как его основательно пропесочили за остроту и смелость, а также за широкие социальные обобщения в «Женихе с того света», он уже не хотел трепать себе нервы доказательством спорных или сомнительных истин, а опирался на очевидные, проверенные директивы. Вместо смелости пришли осторожность и осмотрительность, вместо важных социальных обобщений — живописная фактография. И опять режиссер оказался под прицелом критики, теперь уже с другого фланга: его стали упрекать в мелкотемье и малосодержательности. Да, путь истинного художника во все времена был тернист и ухабист. Гладкая дорога в творчестве — явление исключительное.
С одной стороны, подумалось, что трудности (критика, упреки и т. д.) и даже категоричные вето играют, по диалектике, не только отрицательную роль. Вспомнилось, что запрет мусульманской религией изображать фигуры людей и животных заставил художников сконцентрировать усилия на орнаменте и добиться в этой области непревзойденного изящества и красоты.
Поэтому Гайдай, натолкнувшись своей сатирой на препятствия, направил усилия на эксцентрику и стал признанным и, пожалуй, единственным у нас мастером развлекательных комедий,— он занял в советском кино свое, особое место. Его постановки во многом отличаются от комедий других режиссеров, имеют свое, индивидуальное лицо. Сегодня мы можем говорить о смехе Гайдая в нашем кинематографе. Причем из советских комедиографов это, пожалуй, один из самых веселых, самых остроумных и находчивых режиссеров.