35

За неделю до перевода заключенных из равелина в Шлиссельбургскую крепость Плеве писал Ганецкому: «За упразднением государственной тюрьмы в Алексеевском равелине СПб. крепости, имею честь покорнейше просить Ваше Высокопревосходительство сделать распоряжение о приводе в порядок и доставлении затем в д[епартамен]т полиции для дальнейшего хранения всей секретной переписки управления вверенной Вашему Высокопревосходительству крепости, касающейся означенного равелина по заключению и содержанию в оном государственных преступников.

Равным образом покорнейше прошу приказать доставить в д[епартамен]т полиции и серебро, принадлежащее дому Алексеевского равелина, упомянутого в Вашем, м[илостивый] г[осударь], письме от 20 сего июля. Что же касается тех вещей, которые не будут переданы начальнику Шлиссельбургского жандармского управления, то, соглашаясь с предположением Вашего Высокопревосходительства об их уничтожении, я вместе с сим сделаю распоряжение, чтобы, по Вашему уведомлению, от д[епартамен] та полиции было командировано уполномоченное лицо для присутствования при уничтожении вещей».

Все просьбы Плеве были выполнены: серебро доставлено в департамент полиции; вещи и предметы обихода, годные к употреблению, переданы в новую тюрьму, негодные – сожжены. А секретная переписка по равелину была передана в департамент полиции, где и хранилась на секретном положении, вплоть до великой революции, раскрывшей все государственные тайники. Вся эта секретная переписка, недоступная до тех пор ни одному из исследователей, положена в основу нашей работы.

Таков был конец Алексеевского равелина.

VI. М.А. Бакунин в равелине

Двадцать четвертого февраля (8 марта) 1851 года русский посланник при австрийском дворе барон Мейендорф в секретной депеше сообщил министру иностранных дел графу Нессельроде следующие подробности о ходе дела Бакунина:

«Князь Шварценберг (председатель совета министров) показал мне вчера сообщение министра внутренних дел г. Баха о том, что, по всей вероятности, еще до конца этого месяца Бакунин будет приговорен пражским уголовным судом к смертной казни. Тотчас же по объявлении приговора он будет отправлен в специальном поезде со стражей в Оберг, а оттуда на почтовых до австрийской территории через Тешен в Краков. Князь Шварценберг думает, что тайными агентами пропаганды будет сделана попытка освободить этого столь опасного человека и что для того, чтобы добиться своего, они не остановятся ни перед преступлением, ни перед большими денежными затратами. Он просил меня уведомить об этом князя Варшавского для того, чтобы, не придавая огласке скорого приезда столь важного преступника, мы, однако, успели принять все нужные меры для приема его в Кракове и дальнейшего препровождения его до места назначения.

Бакунин несколько раз заявлял, что он не ступит живым на землю империи. Он дважды пытался уморить себя голодом, и лишь хитростью удалось заставить его принять пищу».

Эту депешу граф Нессельроде довел до сведения Николая и сообщил в копии графу Орлову.

В начале марта 1851 года барон Мейендорф уведомил наместника Царства Польского князя Варшавского о том, что в конце марта Бакунин будет выдан австрийским правительством. Сообщая «весьма секретно» 16 марта графу Орлову о полученном известии, князь Варшавский добавляет: «…вследствие чего я приказал князю Горчакову до отъезда моего в С.-Петербург отправить к этому времени в Краков корпуса жандармов полковника Распопова с шестью жандармами, с тем чтобы он согласно известной Вашему Сиятельству Высочайшей воле, объявленной мне лично Государем Императором в мае прошедшего года, при передаче ему Бакунина надел на него наручные и ножные кандалы и безостановочно вез его в С.-Петербург, где имеет доставить сего преступника Вашему Сиятельству. Получив ныне от князя Горчакова донесение, что он отправил для принятия Бакунина в город Краков полковника Распопова, поспешаю уведомить о том Ваше Сиятельство». Граф Орлов на отношении князя Варшавского записал еще раз высочайшую волю: «Высочайше повелено везти преступника прямо в Петропавловскую крепость и посадить в Алексеевский равелин, взять к сему надлежащие меры и объявить вперед секретно высочайшее повеление г[енерал]-а[дъютанту] Набокову». В исполнение этой резолюции было изготовлено и отправлено две бумаги: одна коменданту Петропавловской крепости генерал-адъютанту Ивану Александровичу Набокову (от 19 марта 1851 г. № 488), другая – корпуса жандармов полковнику Распопову (от 20 марта 1851 г. № 491) о том, что «Государь Император Высочайше повелеть соизволил, дабы он, по прибытии в С.-Петербург, не заезжая в штаб корпуса, доставил преступника Бакунина прямо к коменданту крепости, а по сдаче немедленно донести графу Орлову». Кроме того, генерал Дубельт распорядился послать на первую от Петербурга станцию жандармского поручика Эка с приказанием ждать здесь прибытия жандармского штаб-офицера с известным арестантом и объявить этому штаб-офицеру, что «ежели в то время, когда он приедет в С.-Петербург, Нева уже вскроется, и не будет переезда в крепость через мост, то чтобы он не перевозил чрез Неву означенного арестанта в лодке, а представил бы его в III Отделение Собственной Его Величества канцелярии».

Но выдача Бакунина несколько замедлилась. 9/21 марта барон Мейендорф секретно доносит графу Нессельроде о новой перемене в положении Бакунина: «Дабы вернее предотвратить попытки к освобождению Бакунина, могущие последовать при переводе его в Краков, австрийское правительство распорядилось перевести его в Ольмюц, где он подчинен надзору еще более строгому, чем в Праге, и где он ближе к месту выдачи. Я уже получил из Варшавы известие о предстоящем прибытии в Краков офицера, который с нашей стороны уполномочен принять и перевезти Бакунина, и я полагаю, что со стороны обоих правительств исчерпаны все меры к тому, чтобы этот великий преступник понес справедливое наказание». Депеша барона Мейендорфа была доложена царю и сообщена 21 марта графу Орлову.

Полковнику Распопову пришлось ждать довольно долго и пережить некоторые волнения, вызванные задержкой и слухами вокруг дела Бакунина. Распопов донес о них князю Варшавскому, а князь тотчас же (17/29 апреля) доложил царю: «Всеподданнейшим поставлю долгом донести до высочайшего сведения Вашего Императорского Величества, что штаб-офицер корпуса жандармов, находящийся уже более трех недель в Михайловицах, где согласно обещанию австрийцев ожидает выдачи нам Бакунина, доносит ныне, что в Кракове носятся следующие слухи:

1. Что будто бы саксонское правительство настоятельно требует обратно сего преступника.

2. Что медленность в передаче его нам происходит от того, что австрийцы вовсе не намерены его выдавать, и только под предлогом разъяснения нескольких обстоятельств, относящихся до Пражского бунта, перевозят его из Ольмюца в Прагу и

3. Что многочисленные соучастники Бакунина за границею и даже в России намерены освободить его, а в случае неудачи отравить, – ибо опасаются, чтобы он при допросах не открыл, если будет передан нашему правительству, преступные замыслы как своих соотечественников, так и заграничных злоумышленников». Аналогичные сообщения князь Варшавский отправил графу Орлову (16/28 апреля) и барону Мейендорфу. 24 апреля граф Орлов еще раз подтвердил высочайшую волю о немедленном доставлении Бакунина прямо в Петропавловскую крепость и просил князя Варшавского приказать объявить и от себя полковнику Распопову о представлении Бакунина коменданту крепости. Только 2/14 мая полковник Распопов донес князю Паскевичу о том, что в этот день австрийский генерал-лейтенант Фидлер потребовал его к себе и объявил ему, что 5/17 мая Бакунин будет доставлен из Ольмюца в Краков и в этот же день передан ему [см. сообщение В.А. Францева «Выдача Бакунина австрийцами» в «Голосе минувшего», 1914, май, с. 237].

В это время император Николай находился в Варшаве вместе со своим неизменным спутником графом Орловым. 5 мая был сделан в Варшаве ход в дипломатической игре Николая: состоялось его свидание с королем прусским. В то время, когда король въезжал в Варшаву, Бакунин въезжал в Краков.