6) О всяких проступках и несоблюдении ими правил одиночного заключения докладывать мне для наложения взыскания и внесения в штрафной журнал, который и имеете получить из Управления.
7) Прилагаемые при сем правила о порядке содержания государственных преступников объявить лично и каждому и
8) Войти в соображение о том, во что может обойтись пища для означенных арестантов в сутки, подразделив на постную и скоромную, и донести мне».
Таков был на бумаге новый режим Алексеевского равелина. Мы еще будем говорить о том, каков он был в действительности.
Теперь перед комендантом встал вопрос об исключительном режиме, на котором были до сих пор Нечаев и Мирский. Он казался коменданту вопиющим анахронизмом. При переходе на новый режим он по собственной инициативе уже ущемил Нечаева, лишив его прогулки, но осталось еще много особенностей привилегированного положения. Уже 29 марта в своем рапорте министру внутренних дел комендант указал на противоречие в суммах на пищевое довольствие: в то время как на каждого из новых десяти заключенных шло суточных по 24 коп., на Мирского и Нечаева шло на каждого по 70 коп.
А 30 марта комендант изложил свои сомнения в совершенно секретном письме к В.К. Плеве:
«Ввиду последовавшего распоряжения об изменении существовавшего в Алексеевском равелине до заключения в оном известных 10 человек ссыльнокаторжных государственных преступников порядка довольствия арестантов улучшенною пищею, заключающеюся из 3 прихотливых блюд, признавая справедливым подчинить простой установленной для каторжных арестантов пище и прежних двух арестантов, как также ссыльнокаторжных и лишенных всех прав состояния, о таком моем включении имею честь сообщить Вашему Превосходительству, прося о последующем не оставить меня уведомлением».
К немалому, должно быть, изумлению коменданта, мнение его не встретило одобрения, и Плеве писал Ганецкому 2 апреля:
«Вследствие письма от 30 минувшего марта за № 197 имею честь уведомить Ваше Высокопревосходительство, что по докладе мной господину министру внутренних дел, Вашего, милостивый государь, предположения о подчинении прежних двух арестантов Алексеевского равелина общей пище, установленной для каторжных арестантов, Его Сиятельство изволил признать возможным продолжить содержание этих двух лиц на прежнем основании».
24–25 мая 1882 года разбирался первый процесс команды нижних чинов Алексеевского равелина во главе со смотрителем Филимоновым и его помощником Андреевым. Приговор, как мы знаем, был суровый: солдат – на разные сроки в дисциплинарный батальон, начальство – к лишению всех прав состояния и ссылке в Архангельскую губернию. Нечего и говорить о том, что главный винт во всем деле, главное действующее лицо, Нечаев, не токмо не вызывался к допросам, но даже и не был назван по фамилии: арестант № 5 – и только.
После суда комендант крепости Ганецкий решил отбросить все сантименты по отношению к Нечаеву, сделать новую атаку на него и привести его скорейшим путем в состояние небытия. 27 мая он писал директору департамента полиции В.К. Плеве:
«Во время бывшего 24 и 25 текущего мая в крепости заседания военно-окружного суда по делу о лицах, обвиняемых в нарушении особых обязанностей караульной службы в Алексеевском равелине, из показаний подсудимых нижних чинов обнаружилось, что причиною преступных их деяний частию было то исключительное, так сказать, привилегированное положение арестанта № 5, которое, ввиду различных снисхождений и исполнений со стороны начальства всех его претензий и капризов, вызвало в них предположение, что означенный преступник есть не простой арестант, и затем какое-то безотчетное к нему послушание и страх.
Признавая вследствие сего необходимым лишить означенного преступника всякой возможности в будущем влиять на солдат равелинной команды, я, в предупреждение подобных случаев и происшедшего на днях печального результата тяжкого наказания нескольких лиц, которые при других условиях содержания такого исключительного государственного преступника, как арестант камеры № 5, были бы далеки от скамьи подсудимых, полагал бы справедливым одеть его, по примеру других 10 осужденных преступников, в каторжную одежду, давать наравне с последними простую пищу и лишить чтения книг, кроме Евангелия и Библии.
Имея честь вновь заявить об этом Вашему Превосходительству, прошу испросить разрешения Его Сиятельства г. министра внутренних дел на приведение сего в исполнение и о последующем не оставить уведомлением, присовокупляя, что чтения книг я уже лишил его».
2 июня комендант получил от Плеве извещение, что граф Игнатьев, министр внутренних дел, вполне одобрил предположение относительно дальнейшего порядка содержания известного арестанта.
Отныне Нечаев переходил на новый режим, а Мирский сохранял по-прежнему свой прежний режим с привилегиями.
23
Заселение равелина шло следующим путем. 25 июня 1882 года директор департамента полиции В.К. Плеве уведомил коменданта о том, что арестант Трубецкого бастиона государственный преступник Макар Тетерка подлежит перемещению в Алексеевский равелин и содержанию на условиях, созданных для десяти народовольцев. 26 июня в 12 часу ночи «с соблюдением тайны» Макар Тетерка был переведен в равелин.
18 сентября в равелин были доставлены из Восточной Сибири Игнатий Иванов, Михаил Попов и Николай Щедрин. На некоторых обстоятельствах, сопровождавших их водворение в равелин, следует остановиться. В первых числах мая 1882 года из Карийской каторжной тюрьмы бежало восемь государственных преступников. Главное начальство Восточной Сибири обратилось в Петербург с просьбой перевести восемь ссыльнокаторжных преступников, как «обнаруживающих наиболее вредное влияние на своих товарищей», в центральные каторжные тюрьмы Европейской России. Департамент полиции приказал направить их в Петербург и уведомил коменданта, что пять человек – Дмитрий Буцинский, Меер Геллис, Людвиг Кобылянский, Иннокентий Волошенко и Павел Орлов – должны быть заключены в Трубецкой бастион, а Игнатий Иванов, Михаил Попов и Николай Щедрин – в Алексеевский равелин. 18 сентября карийцы были привезены в Петербург и немедленно доставлены в крепость и посажены по указанию. Но комендант оказался в недоуменном положении, о котором он поведал Плеве 20 сентября:
«Восемь человек ссыльнокаторжных государственных преступников доставлены в ножных оковах и с признаками бритых голов, а