Когда он обернулся, Ильи в коридоре не было: видимо, возвратился в комнату. Квартира у него однокомнатная, небольшая, с маленькой прихожей и кухонькой, но, благодаря хорошему ремонту, новой мебели и порядку, который всегда поддерживал Илья, очень уютная и даже стильная.

Правда, сейчас порядком тут и не пахло. На большом зеркале – разводы, пол грязный, кругом пыль. Воздух затхлый, как будто сто лет не проветривали.

Миша заглянул в кухню. Объедков и немытой посуды не наблюдалось, но в корзинке лежали заплесневевшие куски хлеба, в вазе – подгнившие яблоки и обожаемые Илюхой груши (тоже испорченные). Холодильник был пуст, если не считать пакета молока и баночки горчицы, а раковина – совершенно сухая. И снова кругом пыль. Было видно, что Илья не заходил сюда уже несколько дней.

– Ты вообще что-нибудь ешь? – громко спросил Миша. Прислушался, но ответа не услышал.

Он открыл окно, впуская свежий воздух, и пошел в комнату. Илья, как он и думал, свернулся калачиком на неразобранном диване, закутавшись с головой в плед.

На столе в беспорядке валялись авторучки, раскрытые блокноты, листы бумаги, будто Илья хотел поработать, покопался в документах, а после передумал, да так и оставил все, как есть.

Новенький ноутбук, над которым Илья еще недавно трясся, был небрежно сдвинут на край, рядом стояли два бокала и пустая бутылка из-под шампанского. Возле стола теснилась батарея пивных бутылок – и это при том, что прежде Илья практически не пил. Зеркальная поверхность шкафа-купе была в пыли и пятнах, на креслах – куча одежды, пол давно следовало вымыть.

Если Мише и нужны были подтверждения, что с Ильей что-то сильно не в порядке, то он получил их, оказавшись у него дома. Чистюлей-фанатом вроде Ласточкина Илюха не был, но беспорядка и грязи возле себя не выносил. Насмотрелся на неряшливость матери, которая с годами вовсе махнула рукой на уборку, и, если бы не сын, превратила свое жилище в свалку.

Миша и тут отворил окно и балконную дверь, раздвинул занавески. Солнечный свет сделал окружающий бедлам еще непригляднее, но зато немного оживил мрачную атмосферу.

Взяв стул, Миша сел возле дивана и решительно стянул плед с головы Ильи.

– Давай поговорим.

Илья попытался вернуть плед на место, но Миша не дал ему такой возможности.

– Ты идешь в ванную, я варю кофе. Спорить бесполезно.

Минут через сорок друзья сидели в кухне. На Илье была водолазка, джинсы и оба носка. В кухне было тепло, но он, видимо, мерз.

Пока Илья мылся в душе, Миша выбросил бутылки и испорченные продукты в мусорный пакет, поставив его возле двери, вытер пыль со стола, так что квартира начала принимать нормальный вид и была похожа на выздоравливающего больного.

Чего нельзя было сказать об Илье. Хоть и побритые, щеки его были впалыми, воспаленные глаза – мерклыми, волосы давно следовало подстричь. Он вяло кромсал печенье, которое Миша отыскал в шкафчике, и безо всякого желания прихлебывал кофе, хотя был кофеманом.

Миша никак не мог начать разговор, не знал, как подступиться к сути, и потому, чтобы не запутаться окончательно, рубанул:

– Можешь мне прямо сейчас дать по морде, но твоя Настя – не та, кем ты ее считаешь.

Илья перестал крошить печенье и непонимающе посмотрел на Мишу. Потом лицо приобрело упрямое и вместе с тем злое выражение.

Ну, хотя бы проблеск интереса.