– Грейс, – крикнула я. – Не уходи.

Дверь захлопнулась за ней. Грейс покинула меня, навсегда стирая прошлое.

– Грейс? – расплакалась я. – Пожалуйста. Вернись.

Тишина.

«Сама ты ведьма и корова», – подумала я и пнула ногой стул. Я оглядела до боли знакомую комнату, вспоминая, как мы дрались за пульт, выбирая, что смотреть по телевизору, а Трим бредил «Титаником». Телевизор работал, но без звука, и дикторша в унылом прикиде могита вещала о погоде, тыча указкой в карту Англии. На ее лице застыла фальшивая улыбка, какой вечно сияют синоптики, особенно если надвигается дождь, как те черные облака, что маячили сейчас на карте. Я нашла пульт и выключила телевизор. А потом запихнула пульт под диван, чтобы никто его не нашел.

Будет вам уроком, подумала я.

«Если Рэй и Фиона вернут меня обратно, я покончу с собой», – мысленно пообещала я.

Я попрощалась с комнатой отдыха и вышла из дома – больше прощаться было не с кем. Я шагала по щербатой дорожке, зарастающей сорняками, и лассо гнева уже летело, потому что мне хотелось сжечь это место дотла.

Я села в машину Рэя и всю обратную дорогу смотрела в боковое окно. Не хотела, чтобы Рэй видел мои глаза, полные слез. Он поставил запись какой-то странной группы, которую я никогда не слышала, и подпевал. Музыка, мягкая и мечтательная, сопровождала рассказ женщины о том, как парень кружит на самолете, выписывая в небе ее имя.

– Ну, Холли, – заговорил он, когда смолкли последние аккорды. – Какие впечатления?

Я не знала, что он имеет в виду – песню или дом. Эмоции вырвались наружу горькими рыданиями, и я не могла остановиться. Я думала о том, как могли бы сиять в небе буквы моего имени, сложенные из облаков, и тогда Майко увидел бы их из своего Северного Лондона и, возможно, вспомнил обо мне. Я больше не могла держать это в себе. Краска на лице растеклась, превратив меня в пугало. Рэй остановил машину. Он нашел носовой платок и протянул его мне, но ничего не сказал. Я чувствовала, что он ждет, пока я успокоюсь.

– Хм, Холли, – буркнул он немного погодя. – Что, все так плохо?

Это едва не вызвало новую истерику, но он завел машину и поехал дальше, а я проглотила боль, и она улеглась тяжестью у меня в животе, словно после сытного ужина. Больше он не произнес ни слова. Я хотела умереть со стыда. Проклинала Грейс и Трима, проклинала Майко, дом и социальную службу. Потом переключилась на Олдриджей и Рейчел. Наконец добралась и до себя, заодно проклиная и песню, и чертовы костеры, и все, что видела из окна машины. Когда начался проливной дождь, на душе стало легче.