11

Не менее интересную цитату приводит Патрик Олстон, но уже не о природе российских университетов, а об их значимости в системе государственного управления. «В 1912 г. Николай II, – пишет он, – сообщил <…> Совету министров свое мнение по поводу расширения университетской сети: „Я считаю, что Россия нуждается в открытии высших специальных заведений, а еще больше в средних технических и сельскохозяйственных школах, но что с нее вполне довольно существующих университетов. Принять эту резолюцию за руководящее указание“. Сталин, Хрущев и Брежнев, – продолжает Олстон, – впоследствии придерживались такого же подхода» (цит. по: Кузьминов Я. И., Юдкевич М. М. Университеты в России: как это работает. С. 101).

12

По словам С. Фуллера, сама идея «дженералистского (то есть университетского. – С. З.) образования <…> порождала оппозицию самой себе, поскольку ее претензии на универсальность (массовость. – С. З.) в буквальном смысле так никогда и не были реализованы» (Фуллер С. В чем уникальность университетов? Обновление идеала в эпоху предпринимательства // Вопросы образования. 2005. № 2. С. 59). Смысл «универсализма», таким образом, в единстве и полноте картины мира (символической, предметно-дисциплинарной, концептуальной и рефлексивной – это уже вопрос исторического контекста), а не в тотальном охвате всего населения.

13

Так, например, высшее образование в Британии в начале XX века получало 25 тысяч человек. В межвоенный период это число удвоилось, а к началу 1960-х составило 216 тысяч. Через десять лет снова удвоилось до 453 тысяч человек, а к концу века достигло 1,2 миллиона. В США менее 3 % американцев посещали колледж в конце XIX века. К 1930-м годам число студентов составило 1,5 миллиона, в 1947 году – 2,3 миллиона, а в начале XXI века – 17,3 миллиона, что составляет более 2/3 молодого поколения (Калхун К. Университет и общественное благо // Экономика образования. 2008. № 1. С. 11–12).

В России конца XIX века в девяти Университетах обучалось 17,5 тысячи студентов, то есть менее 1 % от поколения (1,4 человека на 10 000 населения, по сравнению с 6-10 в крупных европейских странах); к 1912 году эта цифра удвоилась; в 1920-х годах происходит первая волна массовизации, и к 1932 году в высших учебных заведениях Советского Союза училось свыше 500 тысяч человек; следующая волна достигает к 1975 году 5,7 миллиона, что составляет менее 1/3 численности поколения 17–24 лет. Россия 1990-х переживает третью волну: 2,6 миллиона в 1995-м и 4,2 миллиона в начале 2000-х. В последние годы численность студентов российских вузов составляет порядка 4,5 миллиона человек, что ориентировочно соответствует 40 % от поколения (см. об этом: Кузьминов Я. И., Юдкевич М. М. Университеты в России: как это работает. М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2021. С. 50, 76–77, 107, 118, 131).

14

«Невозможно объяснить кризис или по меньшей мере структурные условия его возникновения и распространения, не обращаясь, во-первых, к основным эффектам увеличения популяции учащихся, т. е. к обесцениванию дипломов <…> а во-вторых, к изменениям в функционировании системы образования, ставшим результатом морфологических и социальных изменений ее публики. Рост популяции учащихся и соответствующее ему обесценивание дипломов <…> затронули целую возрастную группу, ставшую, таким образом, социальным поколением, отчасти объединенным этим коллективным опытом. Он вызвал структурное расхождение между статусными ожиданиями (вписанными в позиции и дипломы, которые в предыдущем состоянии системы действительно предлагали соответствующие возможности) и возможностями, фактически обеспечиваемыми этими дипломами и позициями в рассматриваемый момент времени» (Бурдьё П. Homo academicus. М.: Издательство Института Гайдара, 2018. С. 312).

15

См. об этом: Коллини С. Зачем нужны университеты? М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016. С. 63.

16

См. об этом подробнее: Калхун К. Университет и общественное благо. С. 8–12.

17

По свидетельству Майкла Кроу, при общей ежегодной численности порядка 18,5–19 миллионов абитуриентов в США на 2012/13 год в восемь университетов Лиги плюща поступило 65 тысяч студентов. В шестидесяти ведущих исследовательских университетах число мест для абитуриентов составляет 1,1 миллиона, что соответствует примерно 5,5–6 % поколения. В книге приводится цитата Чарльза Веста, в то время главы Массачусетского технологического, по поводу этой когорты: «Наше общество ожидает от этих студентов гораздо большего – да и сами они ожидают от себя гораздо большего, – чем просто знаний о том, чего (и так в прошлом. – С. З.) достигли другие» (Кроу М., Дэбарс У. Модель Нового американского университета. С. 68–69).

Для сравнения. В России в 2019–2021 годах в бакалавриат поступили 707–735 тысяч человек, из них в топ 20 крупных вузов (по уровню абитуриентов в соответствии с баллом ЕГЭ) – около 40–45 тысяч человек, то есть те же 5–6 %. (Число университетов уменьшено втрое по сравнению с США для сохранения пропорции: в России, с учетов филиалов и пр., примерно в три раза меньше, чем в США.)

Любопытно, что если следовать логике Университета как лаборатории воспроизводства элит, то можно сделать вывод о том, что последние тоже пережили период «эгалитарной трансформации». В конце XIX века число обучавшихся в университетах европейских стран составляло в зависимости от страны 1–1,5 %. После Второй мировой войны на фоне доминирования идеи государства всеобщего благосостояния «количественная база элиты» увеличилась до 5–6 % к началу 1970-х и остается такой по настоящее время, несмотря на продолжающийся рост сети и демографические перепады.

18

Калхун К. Университет и общественное благо. С. 8.

19