— Пока? — не понял Славка.
— Пока, — кивнул старик, но объяснять ничего не стал.
Всё оставшееся время работы Славка думал о ней, о Чите-невольнице. Эти мысли были похожи на неуловимых солнечных зайчиков. Они вспыхивали, озаряя душу томительной радостью, и снова исчезали, вспыхивали и исчезали.
После обеда (щи с курятиной и гречка с жареной колбасой) старик объявил часовой перерыв и куда-то ушёл, оставив Славку один на один с Белобрысым, который, сыто позевывая, улёгся на одну из кроватей.
Славка собирал со стола посуду, спиной чувствуя взгляд недруга.
— Ты на меня зла-то не держи, — неожиданно заговорил блондинчик. — Мне, конечно, всё равно, злишься ты или нет. Но просто знай, я ничего поделать не мог. Мне Вероника Егоровна приказала, я и исполнил.
«Делай, что скажут» — одно из правил, хранящееся на мыске тяжёлого ботинка Якута.
Славка вспомнил лицо блондинчика, когда тот избивал его на берегу и когда выкидывал в тёмную равнодушную воду его белый браслет. Радостное смеющееся лицо. Конечно, он ничего не мог поделать, если ему приказали! Конечно, не мог! Но смеялся и радовался он не по приказу.
— Да ты не бзди! — продолжал разглагольствовать Аркаша. — Здесь нормально можно жить. Не хуже, чем там. — Он ткнул большим пальцем в сторону окошка-амбразуры. — Уж намного лучше, чем на «белых» работах вкалывать за полкопейки. Ты думаешь, ты до этого не в клетке жил? Просто она шире была…
Он показал руками, насколько, примерно, она была шире. И выходило, что ненамного.
Славка поставил стопку грязных тарелок на кастрюлю и понёс всё в уборную.
— А так, та же самая клетка! — не унимался блондинчик. — Вот у тебя много свободы было там, что ты волей считаешь? Или ты на перине пуховой спал и с серебряных тарелок лопал? Ну, сам подумай, чего ты лишился? Здесь у тебя всего несколько хозяев будет, а там? Куда ни плюнь, попадёшь в господина. «Синяки» и то себя по отношению к «белым» высшей кастой считают. Нет разве?
Доля правды в словах гадёныша была. И от этого Славка злился ещё больше.
— Ну, вот вышло так, чего поделать? — голос Аркаши пробивался сквозь журчание льющейся из крана воды. — Оно так уже есть. Ничего не поделаешь. И либо ты принимаешь эту данность с радостью, либо с печалью. Но принять всё равно придётся. Здесь уже без вариантов. И я тебе о том и толкую, чудак ты! Раз так всё повернулось, то и печалиться совершенно не обязательно. А? Вот я на тех же, считай, условиях, что и ты. Ну так, если общё. И что? Сыт, весел, и как ты мог уже убедиться, даже за территорию ход имею. Понятно, такое доверие ещё заслужить надо. Так ты и заслужи. Работай как следует, не перечь, норова своего не выказывай. Глядишь, и поймёшь, о чём я тебе толкую. — Собственное красноречие распалило блондинчика. Он встал с кровати и начал ходить по комнате. — Я здесь знаю хоть, кому служу. А ты там кому служил? А?
— Я не служил, — нехотя ответил Славка. — Я работал.
— Ха! — Белобрысый азартно ударил себя по упругим ляжкам. — Работал! Не, ну вы посмотрите! Все вы служили, просто вам так удобнее себя успокаивать. Не-е-е! Я не служу, я работаю. Ага! А разница в чём? Ну, скажи! На такого же барина спину гнул, он тебе за это деньжат подбрасывал. Деньги мерило твоей свободы? На что ты их тратил? На еду? А свобода-то тут где?
— И чего? — Славка выключил воду и повернулся к Белобрысому. — Чего ты мне доказать-то хочешь? Что ты меня осчастливил, что ли? Совсем дурной?
— Я не доказать, — Аркаша снова уселся на кровать. — Я, чтоб ты уяснил тщету и ничтожность всей своей тоски по якобы утерянной свободе. Вот взять меня… Я тут свободней, чем был, когда с браслетом ходил! А у меня, между прочим, красный был, не твоя глиста!
Одно слово, и Славка уже смотрел на Белобрысого, как на совсем другого человека, будто цирковой фокусник взмахнул перед лицом волшебным покрывалом.
Всего одно слово…