20.00
— Вот смотрю я, детки, там парочка пальчиками-мизинчиками друг дружку незаметно трогают, там бросают лучезарные взгляды. Это, конечно же, хорошо. Любовь, там, всякие муси-пуси…
Ахрип медленно открутил крышку фляжки и глотнул живца. — Все это хорошо, но Улей в семейную, если у кого и сложится, жизнь, внес свои расклады. А расклады эти, как и все тут, не очень и хорошие. Прямо скажу, мерзкие для семейных людей, тут расклады.
— Да, не томи уже народ! — вспылил Григорий. — Тянешь кота за хвост.
— А ты, парень, не торопись. Тут жизнь вечная.
Все удивленно переглянулись, услышав такое заявление, и все вновь ожидающе уставились на рассказчика, который также степенно завинтил крышку и вернул флягу на пояс.
— Слушайте, молодняк. Улей, не превратив вас в людоедов, благодаря иммунитету ваших организмов, кроме даров всяких, наградил еще и повышенной регенерацией. И она такая, что со временем конечно, даже утраченные органы вырастают. Это я и для тебя, милочка, говорю, — он повернулся к расположившейся полусидя возле стены Римме, которая отрешенным взглядом смотрела на расписной потолок храма. — Ты там сильно о своей ноге не переживай! Отрастет она обязательно. Не сразу, конечно, но восстановится. А если еще и знахарь появится, то и ускорить он может этот процесс.
Римма повернула к нему свое лицо, взгляд ее уже выражал заинтересованность и удивление. — А вы не обманываете?
Ахрип поднял свою левую руку. — Вот эту я дважды не уберег. Первый раз мне кисть осколком мины срезало, а второй раз сам в пасть руберу сунул, чтобы пару мгновений выиграть. Так он мне ее почти до локтя отхватил.
Он хихикнул: — А сколько раз пальцы отращивать приходилось, так вообще не счесть. Так что, тут нам повезло. Пальцы, руки, ноги, глаза и всякие другие органы, со временем конечно, восстанавливаются. И еще тут нет болезней, то есть, если там, в прошлой вашей жизни и мире, если у кого были проблемы со здоровьем, тут о них можете позабыть.
— И что, прям таки, все болезни проходят? — кто-то подал голос из темноты.
— Все. И диабет, и онкология, и проблемы с сердцем, все исчезает. Та гадость, что в нас поселилась, конкурентов не терпит и, если уж, мы оказались, так сказать, ею избраны, то она прикладывает усилия, чтобы мы и дальше жили, ее вынашивая. Для иммунного тут смертельно опасно быть съеденным тварями и сразу убитым. Для стариков есть свой бонус — организм начинает омолаживаться и многие, фактические являясь стариками, выглядят тут как тридцатилетние люди.
— А ты, Ахрип, сколько в этом мире уже живешь? — спросил майор.
— Правильно говорить, Дед Ахрип, именно так меня крестный нарек! А сколько прожил, не надо спрашивать, не скажут тебе, ибо по возрасту недоброжелателю можно прикинуть, какой у тебя опыт, сколько возможных даров от Улья ты получить мог. Скажу, что очень много. Много, даже для обычного Стикса. В обычном, если ты три-четыре месяца прожил, уже много, а до года вообще единицы доживают.
— В каком смысле, обычного?
— Да вот я день смотрю на это все, что здесь происходит, разговариваю, прикидываю и, сдается мне, что Стикс этот — необычный. Но мало я еще, что видел. Рано выводы делать.
— Дед Ахрип, ты ж про семейную жизнь говорить начал, а сам в сторону ушел, — напомнил Григорий о начале разговора.
— Ни куда я не уходил. Вы, молодняк, еще ни чего об этом мире не знаете. А все спешите и спешите. Тут надо по полочкам все разложить, чтобы умный человек с первого раза уяснил основы существования, законы, которые тут действуют и обойти которые нельзя. Так вот, для семейных людей есть большая проблема. Дети. Как только дите родилось и вдохнуло воздух, оно уже включилось в лотерею Улья. И отсрочка эта действует до того момента, как наберет ребенок килограмм пятнадцать веса, а потом, все тоже самое, как у всех, кто сюда переместился. Или он иммунный, или в тварь переродится.
— То есть, родили ребенка, нянчили и растили его, а он в зомби превратился?
— Да. Всякое живое, плотоядное существо, тут заражается и может или остаться тем, кем и был, или превратиться в все пожирающее чудовище.