Глава 24

В туалете я, закрывшись в кабине, еще и всласть почесал сквозь парик свою вспотевшую лысину. Поэтому спускаюсь по лестнице я уже с заметно улучшившимся настроением.

То, что «бумажный» пистолет остался у падре, наверное, даже хорошо. Я ни разу в жизни не убивал людей, только артегомов, и осваивать это ремесло на старости лет не хочу. Правда, попадись мне под горячую руку похитители моего «пилигрима» — я, пожалуй, нажал бы на спусковой крючок. Но это тогда, в Озерце. Сейчас же… Если мне удастся выбраться отсюда живым — а почему бы и нет, если я не собираюсь стрелять? — свой «пилигрим» я обязательно верну. А похитителей примерно накажу, да так, что они и не узнают, откуда на них свалились неприятности. Убивать же… Да ну его. Неприятное это дело, грязное. А я с детства отличаюсь чистоплотностью.

С лестничной площадки хорошо видно, что перед входом в зал людей обыскивают. Самым натуральным образом, тщательно ощупывая с ног до головы. Мужчин — гвардейцы, женщин — гвардейки. Одна, с длинной русой косой, очень даже интересная. Издаля, по крайней мере.

А еще в формирующейся перед ступеньками очереди я вижу… Грибникова. Он стоит в самом хвосте, все с тем же юношеским румянцем на щеках. Парик ему подобрали со вкусом, модельной стрижки. Но глаза Артурчика тусклы, взгляд отрешен. Точнее, погружен в себя.

Интересно, он нашел свой пистолет? Если его забросили в туалет, это было несложно сделать. Но тогда как он пройдет обыск? Может, он решил не рисковать и будет пользоваться «бумажным»? Две попытки для хорошего стрелка — вполне достаточно. А я врублю тем временем «вопилку». Подстрахую Грибникова, заменю не дошедшего до зала его напарника. Наверняка тот молодой парень, сбросивший ветровку у входа, был грибниковским ведомым. От меня это на том странном совещании в недоброй памяти доме скрыли…

И правильно сделали. Я бы тоже скрыл.

Спустившись в зал, я отыскиваю свободный стул, поближе к хвостику последней очереди, а когда Артурчик проходит в ее первые ряды, вновь поднимаюсь на лестничную площадку, с которой видны ведущие в зал двери.

И как собирается пройти последний кордон Грибников?

А очень просто: Артурчика обыскали, и он прошел. Даже «книжечки» половинки «бумажного» пистолета — его не заставили вынуть и показать. Или у Грибникова что-то другое?

Мефодия я отыскиваю совсем недалеко от устья холла, ведущего в зал. Он, вытянув вперед длинные ноги, преспокойно дремлет на стуле.

Хорошо ему… Верил в одного Бога, теперь в другого. Главное сохранить душевный комфорт. И ни в коем случае не связываться со всякими там «вопилками» и «бумажными» пистолетами.

Наш черед обыскиваться наступает быстрее, чем я ожидал, буквально через десять минут. Обыскивают споро и тщательно, и я радуюсь, что избавился от «записных книжек». А падре? Похоже, он их давно выбросил. Не такой это человек, чтобы за чужие грехи свою шею подставлять. Точно, я вспомнил: успокоив бившегося об асфальт лбом парня, падре проходил потом мимо урны и что-то туда бросил. Он и на помощь поспешил раскаявшемуся в преступных помыслах бедолаге только с этой целью: чтобы потом «невзначай» пройти мимо урны. Может, не стоит его увольнять? При умелом руководстве…

Щупай, щупай, ничего не ущупаешь. Этим тоже хорошо: выполняли приказы одного Самого Главного командира, теперь — другого… Этому, другому, служат усерднее. А у падре пытаются отобрать крест. Но Федя так энергично мотает головой, такой мертвой хваткой вцепился в свой крест… Чудак, хоть бы под рясой его спрятал. Хотя нет, вот тогда бы точно отобрали. А так, посоветовавшись с подскочившим майором, пропускают. Что с монаха взять…

За портьерами, закрывающими вход в зал, тоже стоят гвардейцы, лейт и три сержанта, и пристально смотрят на всех входящих.

Благоговение, сильнейшее благоговение…

Создатель — это видно даже отсюда, из дальних рядов — сидит в резном кресле с высокой спинкой, в позе Вольтера, в лучах сразу трех прожекторов. Справа от него стоит артегом и премило всем улыбается. Тот самый, новейшей модели, не на колесиках, а уже с ногами. Пушистый и забавный, как медвежонок. Мне страшно хочется погладить его рукой, но — нельзя. Перед сценой, на которой стоит трон — сплошная шеренга телохранителей. Бравые такие ребята, мимо них комар незамеченным не пролетит. Так и сверлят взглядами всех, проходящих мимо них. И подгоняют, подгоняют…

Слева от Пети, на кресле поскромнее, но зато очень изящном, восседает Элли. Она изумительно хороша в своем длинном серебристом платье, и не сводит с мужа влюбленных глаз. Еще бы… Ни одной женщине в мире не повезло так, как ей. Быть женой самого «создателя»…

А слева от Элли, на обычном мягком кресле, сидит очаровательная молодая девушка. По мере того, как мы подходим ближе, лицо ее кажется мне все более знакомым. На красавице длинное лиловое платье с глубоким вырезом, подчеркивающим красоту юной, но уже вполне оформившейся груди, на голове изящная корона. Ах да, это «мисс Москва», победительница закончившегося три дня назад конкурса. Даже я, старый бабник, с трудом отрываю от нее взгляд. Что уж говорить о Мефодии? А еще монах.