Глава 23

«Вольвочку» приходится оставить почти в самом начале улицы Королева, среди множества других, почти в беспорядке и почти брошенных машин. У некоторых побиты стекла и вскрыты багажники. Кажется, на жулье-ворье новая религия не действует. Как, впрочем, и никакая другая.

Прежде чем бросить прощальный взгляд на старушку, я включаю противоугонное устройство и тщательно запираю дверцы. Словно через час-другой собираюсь сюда вернуться.

Ну, а вдруг?

Как ни странно, некоторые кафе и забегаловки еще работают. В ближайшей из них я выпиваю двойную половинку скверно приготовленного кофе и, выйдя на улицу, выкуриваю сигарету.

Как перед казнью.

Чем ближе я подхожу к телецентру, тем больше обгоняю людей. В основном молодежь, некоторые мамы — с детьми. Но попадаются и старушки с узелками. На углу стоит передвижная телестудия. Только она не ведет передачу, а наоборот, принимает ее: на крыше автобуса установлены четыре огромных концерт-дисплея. На каждом из них — забавный «чебурашка». Я немедленно начинаю искать что-то — кошелек, должно быть — на замусоренной мостовой. Но множество молоденьких солдат, собравшихся вокруг автобуса телестудии, не отрывают глаз от экранов. Их жесты угловаты и нервны, глаза лихорадочно блестят. Словно они все опиума накурились.

Стоп. Почему — опиума? Откуда сравнение?

Ах да, бессмертное: религия — это опиум для народа.

Уж эта-то, насчет «общего бога» — несомненно. Какими они прозорливыми были, классики марксизма…

— И создал Петр артегомов. И увидел Петр, что это хорошо… доносится до меня из динамиков дикторской текст.

— Слава Петру-создателю! — надрывается еще мальчишеский ломкий голос.

— Слава, слава, слава! — отзывается собравшаяся вокруг агитавтобуса толпа.

— Артегомы — подтверждение божественности Петра!..

— Слава, слава, слава!

Хорошо, что я заземлен.

Людской ручеек становится шире и полноводнее. Теперь мы идем между двумя шеренгами солдат, стоящих на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Углядев позади них озабоченного капитана, я машу рукой, привлекая к себе внимание.