Рядом с Петей появляется «чебурашка» самой последней модели, презентация которой состоялась лишь вчера. От всех предыдущих эта отличается тем, что не ездит, а ходит на толстеньких мохнатых лапках, очень забавно и очень мило, совсем как медвежонок.

Пеночкин ласково гладит артегома по голове, и тот зажмуривает от удовольствия большие, очень красивые глаза.

— Каждое! Сознательное! Существо! Имеет! Равное! С другими! Сознательными! Существами! Право! Молиться! Общему! Богу! — вколачивает Петя в телезрителей вполне тривиальную, в общем-то, истину.

Тривиальную?!

Я рывком отключаю терминал.

Так что, заземление не помогает? Зря я расстался с натуральной шевелюрой? Да нет… Просто, кроме невыявленных еще экстрасенсорных каналов воздействия, которыми успешно пользуется Петя, он мастерски овладел за последнее время и самыми обычными: жестами, голосом, взглядом. Это объяснил мне вчера по телефону Гриша Черенков. И очень хотел меня видеть. Но я ехать в «Кокос» отказался. Слишком много воспоминаний у меня связано с ним, и не самых приятных. Особенно — с кабинетом директора, который мне волей-неволей пришлось уступить Грише. Он, кажется, сообразил, что к чему, и напросился приехать сам.

Ну что же, нам есть о чем поговорить. И материалы у меня для него любопытные есть. Например, этот хоккейный шлем. Или фрагменты дневника, еще вчера введенные в память моего терминала. Я даже приготовил для Гриши их распечатки. Ум хорошо, а два лучше. Пусть тоже поломает голову. Я, в сущности, уже почти не злюсь на него ни за директорство в «Кокосе», ни за Леночку. Беда объединяет: его жена тоже ушла в храм «новой веры», три дня назад. И вернуть ее не сможет даже АФБ, с которым, судя по всему, Гриша сейчас тесно взаимодействует. Как и Воробьев, впрочем. Один только я отступник.

Не хочу и не буду.

А вот и Черенков. Его лысина достигла абсолютного предела величины еще лет пятнадцать назад. На бороду этот процесс, похоже, подействовал благотворно, и сейчас Гриша напоминает дедушку Кастро, но только совершенно лысого. И многие женщины обращают на него внимание. Но от неизбывного Гришиного энтузиазма не осталось и следа. Даже его достал «общий бог».

— Здравствуй. Извини, что отрываю тебя от дел. Но есть предмет для разговора.

— Привет. Давай вначале обменяемся дополнительной информацией. Вот это — уцелевшие фрагменты сожженного дневника Элли, жены Пеночкина. Думаю, они тебя заинтересуют. А это — хоккейный шлем и сенсоры, найденные мною в загородном доме Пеночкиных.

— У меня припасена для тебя свежайшая ориентировка аэфбэшников. Весьма любопытная информация. Изучаем, обдумываем, потом говорим — так?

— А ты научился-таки наконец деловому подходу, — одобряю я. Когда хвалишь кого-то, сам сразу же как-то поднимаешься над ним. Жаль, я поздно это понял. В молодости — не любил хвалить.

— У тебя учился, — улыбается, наконец, Гриша, принимая у меня обгоревшие клочки бумаги. Мне он тоже вручает не оптический диск и даже не дискету, а — распечатки, документы «не для чтения вслух». На некоторое время мой кабинет превращается в избу-читальню. Гриша — очки ему, похоже, пока без надобности — при чтении довольно громко сопит. Это раздражает. Или все-таки меня раздражает — сам Черенков? Ученик, обошедший на повороте своего учителя. Именно так: не превзошедший, а умело воспользовавшийся крутым поворотом.

Да ну его. Где мои очки?

Я углубляюсь в чтение. И чем дольше читаю, тем более безрадостная картина передо мной вырисовывается — даже без дисплея.

АФБ остановить Петю не смогло. И в ближайшее время не сможет. Они понимают: через терминалы, «чебурашки» и даже обычное ТВ идет какое-то воздействие на население. Но механизм его неизвестен. Грубейшая ошибка разрешение Пеночкину выступить по первой программе, в «коммерческий час». К концу дня весь персонал Останкино был «обращен». И телевидение выскользнуло из-под контроля правительства. Выкрасть Петю из большого концертного зала, откуда ведутся передачи, уже невозможно: вокруг всего комплекса толпы адептов «новой веры». Президентская группа «альфа» просочилась было в новое здание, но вернулась ни с чем: захватить Петю можно было бы, но вывезти нет. К тому же он постоянно находится в фокусе нескольких телекамер, даже в часы сна. Случись что с ним — передача немедленно пойдет в прямой эфир. А приказа убить Петю на глазах у миллионов телезрителей не решился отдать даже нынешний президент. Просто приостановить передачи первой программы тоже невозможно: правительственный канал, полная автономность. Единственный вариант — отключить от энергосистемы всю Москву, вместе с метрополитеном.

За Петиным «троном» на самоходной тележке стоит супернейрокомпьютер. Через него и спутниковую антенну Петя непрерывно включен в несколько компьютерных сетей. Связь с «Соломоном» — через инфракрасный сверхширокополосный дублированный канал. На «короне» можно разглядеть два «рога» — приемопередатчики «гольфстрима». Этот нейрокомпьютер дважды пытались вывести из строя, но посланные люди не вернулись: видимо, были обращены в «новую веру». Применить спецбоеприпас, способный мощным электромагнитным импульсом сжечь мозги «Соломона», нельзя: вышла бы из строя вся телеаппаратура, а это — убыток на сотни миллионов, если не на миллиарды. Плюс потом иски многочисленных частных компаний с требованием возместить во много раз больший моральный ущерб. Да и небо над Останкино «закрыто»: оба вертолета, посланные для разведки и телесъемки, потерпели аварии, есть жертвы. Разбился при посадке и истребитель войсковой разведки, прошедший над Останкино на высоте восемь тысяч метров. Была сделана попытка срезать передающие фидеры с останкинской башни мощным лазером, но среди операторов оказался скрытый адепт «новой веры», который и вывел лазер из строя…

— Там материалов — на две ночи запойного чтения, — прерывает меня Гриша. Увлекшись, я не обратил внимания, что он давно уже перестал сопеть. — Давай поговорим. Твоя информация оказалась намного более интересной, нежели эта, — пренебрежительно машет он рукой в сторону отложенного мною досье. — Похоже, ключ к пониманию событий — у меня… у нас в руках, — деликатничает в последний момент Черенков.

— Опять начнешь лепить что-нибудь про «тонкий» мир и «эгрегоры»?ехидничаю я.