— Может быть, — пожал он плечами. — Но я сейчас на пенсии. К тому же никогда не ступаю в споры с набитым ртом. — Сказав это, он отправил в рот следующую порцию еды и принялся глубокомысленно жевать.

Не получив помощи от своего кавалера, Бетти подняла вновь наполненный бокал и внимательно посмотрела на Джима Тиллея. Она знала, может, Роза помогла бы ей замять разговор на столь неприятную тему, но Элизабет Шели Халука не просила помощи в ситуациях, которые могла контролировать сама. И уж по крайней мере не после третьего стакана бургундского и двух порций ирландского жаркого. К тому же она приняла твердое решение в субботний вечер разделить постель с этим Стенли Мудроу. Она знала, почему Мудроу оставил ее один на один спорить с Тиллеем. Он тоже хотел сегодня быть с ней, хотел настолько, что решил в основном слушать.

— Мне это тоже все не нравится, — наконец сказала Бетти, потягивая водку со льдом (не разбавленную), — но большинство из так называемых «технических сложностей» случаются потому, что слишком старательные фараоны видят пакет наркотиков, лежащий на комоде, находясь на крыше, на расстоянии шестидесяти футов. Или потому, что агрессивность при наведении порядка пробуждает этих кретинов проводить несанкционированные досмотры. И тогда, если у подозреваемого в ходу было даже смертоносное оружие, в качестве вещественного доказательства оно не повлияет на решение суда. Что касается меня, то я не получаю скидок в приговорах более чем в двух процентах случаев.

— Послушайте, — сказал Тиллей, перехватив многозначительный взгляд Розы и постаравшись смягчить тон, — два месяца назад я задержал одного наркомана по имени Рональд Стайз, который набросился на наркоманку Веру Блиссо. Стайз изувечил ее во время спора в баре. Было пятнадцать свидетелей. Мы с напарником отправили Веру в Госпиталь Бельвю, где врачам потребовалось четыре часа, чтобы наложить на ее лицо швы. А вчера я узнал, что Стайз приговорен всего лишь к одному году за угрозы. Считаю это несправедливым.

— Не вините меня во всем подряд, — сказала Бетти, — я ничего не знаю про этого парня. К тому же иногда речь идет о смягчающих вину обстоятельствах. Это лицемерный предлог, он даже не находится под контролем защиты. Если дело не совсем проигрышное, то сам прокурор округа, как правило, делает предложение подобного рода.

Мудроу внезапно заинтересовался. Держа стакан бурбона в руке, он спросил:

— Что ты имеешь в виду под лицемерием?

Бетти улыбнулась Мудроу и, уже не особо себя контролируя, нагнулась к нему.

— Однажды, в стародавние времена, жил политик по кличке Джон Шлюха. Желая быть переизбранным, он однажды провел опрос общественного мнения среди избирателей, спросив их: как бы они хотели, чтобы он боролся с преступностью? Избиратели сказали: убей всех преступников, а если не можешь этого сделать, то брось их в тюрьму и держи до тех пор, пока они там не сгниют.

Джон Шлюха, будучи слугой народа, возложил эту обязанность на полицейских, которые начали производить все больше арестов. Сначала граждане были очень довольны, и численность преступников в тюрьмах нашего штата увеличилась с двенадцати тысяч в семидесятые годы до более чем сорока пяти тысяч — сегодня. Тогда Джон Шлюха провел второй опрос общественного мнения. Избиратели сказали: да, ребята, вы великолепно работаете, просто отлично, но только сделайте так, чтобы мы не платили слишком много за вашу работу.

Я могут привести статистику, Джим. В Бронксе немногим более десяти тысяч правонарушителей были осуждены за хулиганство в прошлом году. Девять тысяч пятьсот из них — это те, кто признал свою вину и нашел смягчающие ее обстоятельства. Таким образом, только пятьсот подсудимых прошли судебную процедуру. И эти пять сотен — тот максимум, который возможен, если принять во внимание число судей, помощников прокуроров и даже количество заседаний суда. Понимаешь, девять тысяч пятьсот уголовников приводят смягчающие вину обстоятельства, требуют судебного разбирательства, и вся система попросту останавливается. Вот почему, если одним судьям приговорить всех к тюремному заключению, то тюрьмы настолько переполнятся, что другим судьям все равно придется освободить большинство осужденных. И все из-за того, что какой-то политикан провел два опроса общественного мнения.

— Расплачиваемся все мы, — сказала Роза Карилло, — если не деньгами, то лицемерным судопроизводством. Или собственным благополучием. И это когда наркомания стучится в наши окна.

Розе с первого взгляда понравилась Бетти Халука, она угадала в ней человека, которому выпало в жизни немало испытаний. В первом браке Роза сама стала жертвой жестокости мужа и на себе испытала несовершенство юридической системы. Она считала, что каждый преступник должен быть упрятан в тюрьму. Потому что если эти люди останутся на свободе и будут разгуливать по улицам, то они причинят боль другим. Все отлично это знают.

Какое-то время Бетти молчала, подыскивая нужные слова. Когда она заговорила, ее голос звучал мягче. Она интуитивно почувствовала, что за репликой Розы скрывался ее собственный жизненный опыт.

— Я делю моих подзащитных на три группы. Первая — наркоманы: все равно, крэк или героин. Они выходят на улицу, совершают мелкие преступления, чтобы добыть денег и постоянно быть под кайфом, или ради того же сами становятся мелкими продавцами наркотиков. Подобные лица составляют девяносто процентов моих клиентов. Вторая категория — такие, как Генри Лопе, о котором рассказывал Стенли. Он и в самом деле был невиновен. Эти несчастные получают наказание по самому большому счету, потому что наша система заставляет подзащитных признавать себя виновными. И третья категория — больные люди, с патологией психики. Они способны на такую бездумную, немотивированную жестокость, что никакие доводы не могут оправдать их поведение. Вот к этим-то я не смогла привыкнуть, проработав двадцать лет в своем отделе. И никогда не смогу, даже если проработаю в нем тысячу лет!

— Ну вы же и защищаете их, — сказала Роза. — Вы же должны это делать. И некоторые оказываются на свободе благодаря вашей защите.

Бетти ответила не сразу, очевидно, тщательно взвешивая слова.

— На самом деле они возвращаются на улицу, потому что были оправданы судом. Судопроизводство не в состоянии справиться с количеством дел. Поэтому настоящие преступники и проскальзывают в щели системы. Но дела преступников, которых я включаю в третью группу, находятся в руках окружного прокурора. Иногда мне удается сказать свое слово, и происходит некая сделка: ее надо либо принять, либо не принять. Если аргументы прокурора слишком слабы и он боится предъявить их в суде, тут уже возможна «торговля».

— И как же тебе удается со всем этим справляться? — спросил Мудроу, подвигаясь на кончик стула. — Когда ты знаешь, что кого-то надо упрятать за решетку навсегда, а судья дает ему всего два года?

— Или ей, — улыбнулась Бетти. — У нас достаточно много сумасшедших женщин.