Кошмар, постигший народ Конго, по своему масштабу и по уровню сопровождавшей его садистской жестокости превосходил все, что когда-либо происходило в ходе колонизации Африки. Новым хозяевам Конго – главным образом бельгийцам, хотя были и некоторые другие – были нужны слоновая кость и каучук. Солдатам и управленцам выплачивались бонусы в зависимости от того, сколько слоновой кости и каучука жители местных деревень смогли собрать по их приказу. Если деревня не справлялась с выполнением своей нормы, всех взрослых мужчин – а иногда и женщин с детьми – убивали. Для доказательства того, что они убили необходимое количество людей, не тратя на них пули, солдаты отрубали у еще живых жертв кисти рук. Иногда к ужасным посылкам, отправляемым в Брюссель, добавляли ступни, головы и груди. Чтобы предотвратить разложение, отрубленные руки часто коптили, а головы и груди складывали в емкости со спиртом, чтобы они лучше сохранялись.
Леопольд высказал свое удовлетворение. Подобно прочим колониальным лидерам, он заявлял, что необходимо со всей строгостью пресечь практику захвата африканцев арабскими работорговцами с последующей их продажей на черном рынке. Но когда фотографии с ужасами начали просачиваться в Европу, поднялась волна возмущения, в основном со стороны британских авторов, которые в некоторых случаях успокаивали себя тем, что все эти преступления совершались не Британской, а другой империей.
Половина населения Конго была уничтожена солдатами и поселенцами Леопольда. Точные цифры разнятся, но, по общему мнению, количество убитых составило от восьми до десяти миллионов человек[46]. По своему объему и масштабу ближе всего к этому преступлению, совершенному одной из европейских держав, стоит массовое истребление евреев Германией и ее квислингами[47] во время Второй мировой войны. Количество косвенных жертв этого преступления продолжает расти до сих пор каждую неделю в Палестине.
«Сатана! Говорю вам, что этот человек – Сатана!» – заявил Сесил Родс, который и сам не был ангелом, после встречи с Леопольдом II. Американский поэт Вейчел Линдсей написал поэму под названием «Конго» (The Congo):
В 1904 г. Э. Д. Морель и Роджер Кейсмент учредили Общество по проведению реформ в Конго, чтобы придать огласке преступления Леопольда, – первый в своем роде акт солидарности с народом, ставшим жертвой колонизации. Артур Конан Дойл встретился с членами группы, пришел в негодование от того, что услышал, и начал собственное расследование. Подробно изучив все донесения о зверствах бельгийцев, он сел и за девять дней написал об этом книгу. «Преступления в Конго» (The Crime of the Congo), переполненные холодной яростью, за первые три месяца после выхода распространились более чем полумиллионным тиражом. «Сердце тьмы» Конрада произвело похожее впечатление на читателей, которые вдруг поняли, что описанная им с таким отвращением тьма – это не темнокожие африканцы, а белый угнетатель, которого они прекрасно знали. Как бы их ни описывали, события в Конго никак нельзя было назвать «маленькой веселой войной с варварскими племенами». Мне, однако ж, так и не удалось найти ни одного упоминания о геноциде в Конго ни в одной из книг или статей, вышедших из-под пера Черчилля.
Политики-империалисты вообще не склонны выступать с обвинениями в адрес друг друга, если они не конфликтуют между собой, но замалчивание того, что творилось в Конго, со стороны правительств Европы само по себе неудивительно. Оно с очевидностью демонстрирует ту глубоко и прочно укоренившуюся неприязнь к темнокожим, которая накапливалась в течение столетий. Три мудрые обезьяны – Великобритания, Франция и Германия – просто отводили глаза. Правители «отважной маленькой Бельгии», как эта страна прославится в предстоящих двух мировых войнах, были мастерами в деле массовых убийств (столкнувшись с вооруженным противником одного с ними цвета кожи, они капитулируют без борьбы). Да и впоследствии отважная маленькая Бельгия не потеряла аппетита к совершению убийств. После Второй мировой войны она с удовольствием сотрудничала с США, этим новым империалистическим гегемоном, в деле подрыва конголезской независимости, и кончится это все убийством Патриса Лумумбы в 1961 г. и сменой режима, а в финале – еще и передачей власти марионеточному правительству полковника Мобуто. Покушение на Лумумбу всколыхнуло Черную Африку и весь постколониальный мир. В Москве именем Патриса Лумумбы был назван университет[48], созданный с целью предоставить бесплатное образование по различным направлениям (включая медицину) студентам из африканских и азиатских стран, которые иначе остались бы без образования. Афроамериканский поэт Лэнгстон Хьюз в 1961 г. написал:
Шестьдесят лет спустя, когда вместе с очередным подъемом движения Black Lives Matter в США набрала обороты кампания по сносу памятников, одна бельгийская писательница по поводу статуй Леопольда, стоящих в ее собственной стране, вспомнила слова Адриенны Рич из стихотворения «Что это за времена?» (What Kind of Times Are These):
Колонизация Африки проходила не без сопротивления. Довольно часто народы и лидеры континента давали отпор. Европейские варвары реагировали так, как и положено варварам: подкупали, грабили, истребляли.
Вначале Великобритания установила свою власть на западном побережье континента, а затем стала медленно продвигаться вглубь. Она столкнулась с ожесточенным сопротивлением государства Ашанти[49], власть правителей которого основывалась на контроле над внутренними торговыми путями и военном превосходстве над соседними племенами. Воины Ашанти эффективно вели партизанскую войну в условиях африканского буша и в первой же пробе сил против англичан в 1824 г. нанесли последним поражение, да еще и убили в бою командира сэра Чарльза Маккарти. Прошло более семидесяти лет, прежде чем Великобритании удалось разгромить Ашанти и установить в стране свое господство. Обе стороны нанимали контингенты воинов хауса[50], но, помимо превосходства в численности войск, у англичан было еще и новейшее оружие.
В 1896 г. королевство хова[51] на Мадагаскаре после долгого сопротивления пало под ударами французов. За четыре года до этого французы атаковали королевство Дагомею. Короли и королевы Дагомеи стремились постепенно превратить свою страну в этнически смешанное государство-нацию. Писатель-путешественник Ричард Бёртон высмеивал короля Глеле за батальоны, набранные из давших обет безбрачия женщин, которые составляли важную часть его армии (писатель был еще более язвителен в адрес воинов-мужчин, вооружение и подготовка которых – по совершенно независевшим от них причинам – оставляли желать лучшего). Однако именно эта армия в 1892 г. нанесла наступавшей колонне французов серьезное поражение. Хотя и проиграв битву за столицу, мужчины и женщины Дагомеи продолжали партизанскую войну в течение нескольких последующих лет, что весьма раздражало и злило французов. В отместку те устраивали выставки пленных женщин-солдат в Париже в конце 1890-х гг.
На другом конце континента, в Сомали, на рубеже веков британцы столкнулись с жесточайшим сопротивлением на территории, которую они оккупировали в процессе раздела, согласованного европейскими державами на Берлинской конференции. В лице Мохаммеда Абдуллы Хасана им противостоял политико-религиозный лидер и поэт с сильными протонационалистическими взглядами, к тому же обладавший военно-стратегическим талантом[52]. Он был самым способным боевым командиром на иррегулярной войне, которую Африка вела против европейцев.
Получивший от британских оккупантов прозвище «Безумный мулла» и по большей части именно так и изображавшийся в британской прессе, он стал мишенью для публичной ненависти, как и многие другие до и после него. Черчилль использовал прозвище «Безумный мулла», описывая сражавшихся с Великобританией пуштунов из округа Малаканд. Разве мог кто-либо в здравом уме сопротивляться великодушной и благонамеренной империи? Сегодня Мохаммед Абдулла Хасан считается отцом-основателем сомалийской государственности. Его жена, как и другие женщины, также была среди боевых командиров – факт, который должен был шокировать оккупантов.
Двое британских офицеров из тех, что участвовали в Сомалийской кампании, позднее уже на другой войне служили под началом Черчилля. Одним был Гастингс Исмей, бывший главным консультантом Черчилля по военным вопросам во время Второй мировой войны, а затем рекомендованный на пост первого генерального секретаря НАТО, этого порождения «американской империи». Вначале он был настроен скептически, видя смысл всей затеи в том, чтобы «не допускать СССР в Европу, обеспечивать в ней американское присутствие и сдерживать Германию». Черчилль убедил его согласиться с назначением. Исмей, будучи неизменным представителем высших эшелонов политический и военной бюрократии империи, встал в строй и принял неизбежное. Зоны глобальной «ответственности» Великобритании теперь надлежало передать в руки Вашингтона. Другой формы роспуска империи не существовало.
Суданская война: поражение и месть
Черчиллю все-таки выпадет шанс повоевать в Африке, но вначале обозначим контекст. В Судане во главе национального движения, поднявшегося в конце XIX в. против иноземного правления, стоял религиозный лидер Мухаммад Ахмад бин Абдуллах. Сам он называл себя Махди – Спасителем, в пришествие которого верили мусульмане-шииты. Для суннитов – основного течения Ислама – эта идея сама по себе являлась ересью, так как не могло быть иного пророка, кроме Пророка[53].
Мухаммад Ахмад начал Суданскую войну с попытки вырвать страну из-под власти египтян и османов. Чтобы добиться этого, ему нужен был титул, который превосходил бы по значению титул султана-халифа в Стамбуле и его региональных наместников. Собравшаяся вокруг него армия добровольцев приняла его как Махди. Вопреки британским донесениям, в которых его свирепое воинство изображалось как скопище сумасшедших и ослепленных предрассудками дервишей, Махди не был сторонником буквального толкования Корана, и в этом было его отличие от ваххабитов Аравийского полуострова, также боровшихся с османами. Он был реформатором, стремившимся к изменениям в религиозной сфере, и поборником социальной справедливости, жестко критиковавшим представителей местной и египетской знати за то, что те легко шли на сотрудничество вначале с османами, а затем, начиная с 1882 г., и с британцами.
Суданская война была крупным событием в империалистической политике. Мнения в Великобритании разделились. Премьер-министр Гладстон не был большим сторонником войны и в 1884 г. поручил генералу Чарльзу Гордону, бывшему консулу империи в Египте, эвакуировать египетские и британские войска из Хартума. Вопреки приказам, Гордон попытался закрепиться в городе и попал в осаду. В своей переписке с Махди он утверждал, что «Бог на нашей стороне».
Махди предложил генералу и его солдатам безопасный путь к отступлению: им не причинят вреда, если они мирно покинут город. Гордон с имперским высокомерием отверг предложение. Гладстон не был уверен в том, что на помощь генералу следует послать армию, но вынужден был уступить давлению. Операция не увенчалась успехом, и в 1885 г., после того как солдаты Махди заняли Хартум, Гордона убили, и в глазах британской публики он стал мучеником.
Профессор Мекки Шибейка, уважаемый суданский историк, так резюмировал гордоновскую авантюру: «Махди предупредил, что перед его армией грядет сам Пророк, за Ним следует ангел Азраил (мир Ему), несущий сияющее знамя, а вокруг Него четыре халифа[54] и все достойные личности исламского мира – как мертвые, так и живые – и что Пророк даровал ему Меч Победы. Поэтому никто не в силах победить его». То, что солдаты армии Махди взяли под свой контроль обширные территории собственной страны, нанесли поражение англичанам, овладели Хартумом и постепенно приобретали славу непобедимых воинов, стало источником гордости для всех жителей региона. Для Лондона это было совершенно неприемлемо с политической и военной точки зрения – даже после того, как сам Махди умер от тифа в 1885 г.
После неудачной операции по спасению Гордона другой имперский военачальник, генерал Герберт Китченер, усилиями крайне правой шовинистической прессы добился общественной поддержки в пользу проведения кампании, целью которой было вернуться и покарать суданских патриотов. Китченер, главный гость на многих торжественных банкетах, был принят королевой Викторией и превратился в популярную фигуру, которую на улицах приветствовали ветераны и население.