Тео терпеливо продолжал писать. Он старался приободрить брата, писал, что Моне хвалил его картины, нарисованные в Провансе, и просил передать это Винсенту. 1 мая Ван Гог наконец дал о себе знать и поздравил Тео с днем рождения. Из-за случившихся в последнее время обострений Винсент не мог работать почти два месяца. Тон его письма мягкий, и он благодарит брата за его доброту: «Без тебя я был бы очень несчастен»32. Через два дня он написал, что хочет выписаться из клиники в Сен-Реми:
«К сожалению, люди здесь слишком любопытны, ленивы и не понимают живопись, поэтому мне совершенно невозможно заниматься здесь своей профессией… Ты предлагаешь мне вернуться на Север, я принимаю твое предложение»33.
Из переписки братьев можно сделать вывод, что Винсент уже некоторое время размышлял о том, чтобы уехать из Прованса. В ноябре 1889 года Винсент писал: «Весной было бы, однако, замечательно увидеть людей и снова приехать на Север»34. К концу весны 1890 года художник начал готовиться к отъезду, связываться с друзьями и дарить свои работы. Рулен написал ему трогательное письмо, в котором его друг с грустью писал об отъезде художника с Юга35. Винсент написал сестре с просьбой передать несколько картин людям, которые были ему небезразличны. В этом письме художник писал, что он «не сумасшедший»: «У меня случаются обострения эпилептического характера. И причина недуга совсем не в алкоголе… Но как же сложно, как сложно снова начать жить обычной жизнью без деморализующего страха и уверенности в несчастье. Человек пытается ухватиться за привязанности прошлого»36. Под выражением «привязанности прошлого» художник имеет в виду друзей, которых он нашел в Арле.
За пятнадцать месяцев, проведенных в Сен-Реми, Винсент пережил четыре серьезных обострения болезни, из-за которых он приблизительно восемьдесят семь дней вообще ничего не мог делать. Каждое из перенесенных им осложнений было так или иначе связано с Арлем: три срыва произошли после посещения города, а четвертый – в годовщину драмы 23 декабря. Художник был истощен физически и психологически. Он не мог работать иногда по нескольку месяцев, но учитывая его состояние, удивительно, что он вообще смог хоть что-то написать.
Винсент уехал из клиники в Сен-Реми 16 мая 1890 года. В этот день доктор Пейрон сделал следующую запись в его медицинской карте:
«Во время пребывания в клинике пациент вел себя по большей части спокойно. У него было несколько обострений продолжительностью от двух недель до месяца. Во время обострений он испытывал страх. Несколько раз он пытался отравиться, проглотив краски, которые использовал для рисования, или парафин, взятый у мальчика, добавлявшего горючее в лампы.
Последнее обострение произошло во время поездки в Арль и продолжалось приблизительно два месяца. В перерывах между обострениями пациент был спокоен, и ум его был ясным. В эти периоды он страстно рисовал. Он просит, чтобы его сегодня выписали, и планирует перебраться на Север Франции, надеясь на то, что северный климат окажет на него благотворное влияние»37.
Винсент приехал в Париж, провел несколько дней в столице и увидел своего племянника. Художник считал, что сельский воздух будет полезен его здоровью, и 20 мая отбыл в деревню Овер-сюр-Уаз, расположенную в 150 километрах от Парижа, где остановился в недорогом постоялом дворе, которым управлял Раву. Эту деревню рекомендовал Тео художник Камиль Писсарро. Писсарро порекомендовал не только деревню, но и проживавшего в ней доктора Поля-Фердинанда Гаше, художника-любителя, который был знаком с несколькими импрессионистами и собирал их картины. Вот что написал о докторе Винсент сразу после их первой встречи:
«Я встретился с доктором Гаше, который произвел на меня впечатление довольно эксцентричного человека. Медицинская профессия дает ему возможность поддерживать свою психику в равновесии и сдерживать приступы нервной болезни, от которой он страдает в не меньшей степени, чем я сам»38.
В истории Ван Гога доктору Гаше зачастую приписывают героическую роль, хотя все было далеко не однозначно. Несмотря на то что Винсент считал, что и другие художники страдают от психических заболеваний, объясняющихся их творческой профессией, он не испытывал никакого доверия к доктору Гаше, и через четыре дня после приезда написал Тео:
«Я считаю, что мы НИ В КОЕМ СЛУЧАЕ не должны рассчитывать на доктора Гаше. Во-первых, он болен гораздо более серьезно, чем я сам, как мне кажется. Собственно, этого вполне достаточно, и этим я уже все сказал. Разве ты не знаешь, что, когда один слепой ведет другого слепого, то они оба неизбежно окажутся в канаве?»39
Винсента вдохновили местные пейзажи, и он снова начал активно рисовать. Он был очень рад, когда в начале июня его навестили Тео и Йоханна с ребенком, переписывался с оставшимися на Юге друзьями и в середине месяца получил письма от мадам Жино и Поля Гогена. В начале июля его маленький племянник заболел, и Винсент очень переживал за него. 6 июля художник на один день съездил в Париж, чтобы навестить племянника, и во время посещения проявил гиперчувствительность. Вот что он написал Тео после возвращения из столицы:
«Я вернулся, и мне очень грустно. Я ощущаю надвигающийся на тебя шторм, и это меня угнетает. Что делать? Понимаешь, я стараюсь находиться в хорошем расположении духа, но и мою собственную жизнь пытаются подрубить на самом корню, и я сам иду заплетающейся походкой. Я боялся, не совсем, но все же, что я, живя за твой счет, представлял для тебя опасность»40.
Использование прошлого времени во фразе «представлял для тебя опасность» наводит на определенные мысли. 25 июля Тео написал жене, что совершенно «не понимает» письма брата. Далее он добавил: «Мы не поругались, ни с ним, ни с тобой… Но нельзя же бросить его, когда он работает так упорно и так хорошо. Когда же для него наступят счастливые времена?»41 Между братьями что-то произошло. На следующий день Йоханна ответила своему мужу: «Что же такое с Винсентом? Может быть, в тот день, когда он приехал, мы зашли слишком далеко? Мой дорогой, я твердо решила больше с тобой не ругаться и всегда делать так, как ты желаешь»42.
Совершенно очевидно, что они поругались во время приезда Винсента в Париж. Винсент настаивал на том, чтобы они говорили между собой по-французски, а Тео с Йоханной отказались. Фраза Тео «но нельзя же бросить его» и вопрос Йоханны «Может быть, в тот день, когда он приехал, мы зашли слишком далеко?» свидетельствуют о том, что спор возник, скорее всего, из-за денег. У Тео были жена и маленький ребенок, и он уже просто был не в состоянии помогать Винсенту так, как делал это ранее. То, что Тео сообщил брату об этом, стало для легко возбудимого Винсента сильным ударом.
В воскресенье, 27 июля 1890 года, Винсент выстрелил себе в грудь, и пуля застряла в левом боку. Вызвали местного доктора Мазери, но тот не был в состоянии помочь раненому. Тео написал Йоханне:
«Сегодня утром проживающий в Овер-сюр-Уазе голландский художник привез письмо от доктора Гаше с плохими новостями о Винсенте и просьбой приехать. Я бросил все и немедленно поехал. Я нашел его в лучшем состоянии, чем предполагал, хотя он действительно очень болен. Не буду вдаваться в подробности, но должен предупредить тебя, дорогая, что его жизнь может находиться в опасности… Он чувствовал себя одиноко, и иногда у него не было сил это переносить. Но не грусти, любовь моя, ты же знаешь, что у меня есть склонность сгущать краски и рисовать ситуацию гораздо более серьезной, чем она есть на самом деле. Вполне возможно, что он выздоровеет и на его улице будет праздник… Теперь понятно, почему всю прошлую неделю я был таким нервным и чувствовал себя не в своей тарелке. Это было предчувствие чего-то нехорошего»43.
Последующие часы Тео провел у постели брата. Голландский художник Антон Хиршиг, проживавший в той же гостинице, так описывает предсмертные часы Ван Гога:
«Я, как сейчас, вижу его в маленькой кровати на чердаке. Он ужасно страдал… “Неужели никто не может разрезать мою рану?” В комнате под раскаленной крышей было душно и жарко»44.
Винсент Ван Гог умер в 1.30 ночи 29 июля 1890 года, «куря свою трубку, которую он отказывался отдать, объясняя, что сознательно покончил жизнь самоубийством, и сделал его в твердом уме»45. Тео сидел рядом с братом до самой его смерти. Вот как он писал потом Йоханне: