— Да, товарищ гвардии лейтенант, я ведь… это… — виновато усмехнулся Банушкин.

Он переглянулся с Мишкой, тот засопел, с готовностью качнул в правой руке котелок…

— Разрешите полить, товарищ литинант?

Банушкин взял у Мишки котелок.

— Топай в блиндаж, воин… Окосел с морозцу…

— Та ни!

— Топай. Володька с Лилиеном там блинцы сообразить хотят на завтрак. Муки не одолжишь, а? У тебя в запасе есть, знаю, Остапыч.

— Пошукаю трохи.

Мишка ушел, степенно переваливаясь с боку на бок. Сержант Банушкин — лицо у него было суровое, словно занят он был невесть каким серьезным делом, — осторожно наливал воду в сложенные лодочкой ладони взводного…

— Не застудиться б вам, товарищ лейтенант. Тепленькой воды б надо принесть с кухни…

— Обойдусь.

— Савин-то наш… Шебутится. Зря вы к нему не пошли вчера, товарищ лейтенант… — Банушкин кашлянул. — Обиделся он, это точно. Начнет теперь к нашему взводу цепляться…

— Не начнет.

— Делов-то, выпили б стакан с Савиным — и спать можно спокойно…

— Я и так хорошо сплю.

— Да ведь я, товарищ лейтенант, не ради чего… Только со старшим на батарее когда контры пойдут — хужее жить…

Марков медленно вытирал полотенцем руки.

— Идемте-ка чай пить, командир, — сказал, усмехнувшись.

Через минуту Марков и Банушкин сидели в блиндаже на низеньких нарах, что были застланы зеленым атласным одеялом (Мишка Бегма притащил одеяло со сгоревшей мызы как раз перед форсированием Вислы).

Малиновые пятна жара на чугунной печурке постреливали искорками, в трубе гудело… Солдаты лежали на одеяле, разомлев от тепла, блаженно шевелили пальцами босых ног… Только Мишка Бегма, поджав губы, копошился со своим туго набитым вещевым мешком. Он вынимал сверток, разворачивал обрывок газеты или тряпочку, проверял содержимое, упаковывал, перевязывал, перекладывал, затискивал в мешок свое добро поглубже, поукладистее…