Тодд вдруг выпалил:

— Вам не надо было этого делать!

Дуссандер резко остановился и уставился на Тодда:

— Не надо? Как это не надо? Я полагал, что именно этого ты и хотел, пацан! Естественно, теперь они не будут возражать, если и дальше будешь приходить и «читать» для меня.

— А вы не слишком много на себя берете? — горячо возразил Тодд. — А может, мне уже ничего от вас не нужно. Вы что, думаете, что кто-то заставляет меня приходить в ваш мерзкий дом и смотреть, как вы накачиваетесь виски, как старый алкаш из тех, кто слоняется по сортировочной станции? Вы так думаете? — Его голос взвился до тонкой, дрожащей, истеричной ноты. — Потому что никто меня не заставляет. Захочу — приду, не захочу — не приду.

— Говори потише, а то услышат.

— Плевать! — крикнул Тодд и двинулся вперед. Теперь он специально шел под дождем.

— Конечно, тебя никто не заставляет приходить, — сказал Дуссандер, а потом сделал рассчитанный выстрел в темноту. — Наоборот, лучше бы тебе держаться подальше. Поверь мне, мальчик, я не испытываю угрызений совести оттого, что пью в одиночку. Вовсе нет.

Тодд посмотрел на него презрительно:

— Но вам это нравится, да?

Дуссандер только неопределенно улыбнулся:

— Ладно, не обращай внимания. — Они дошли до бетонной дорожки, ведущей к крыльцу. Дуссандер поискал в кармане ключ. Подагра тут же дала о себе знать, но потом затихла, словно выжидая. Теперь Дуссандер понял: она ждала, когда он опять останется один. Вот тогда она себя покажет.

— Я хочу вам сказать кое-что, — начал Тодд. Его голос звучал так, словно ему не хватало дыхания. — Если бы они знали, кто вы такой, если бы я сказал им, они бы плюнули вам в лицо, а потом дали пинка под старый костлявый зад. Моя мама, наверное, схватилась бы за кухонный нож. Ведь ее мать была на четверть еврейкой, она мне сама как-то сказала.

Дуссандер пристально вгляделся в лицо Тодда в моросящей темноте. Лицо мальчика было обращено к нему, выражение лица — вызывающее, но кожа бледная, мешки под глазами — темные и припухшие; такое лицо бывает у тех, кто сильно недосыпает.

— Я уверен, что, кроме отвращения, они вряд ли бы что-нибудь почувствовали, — сказал Дуссандер, хотя ему казалось, что старший Бауден преодолел бы отвращение, чтобы задать многие из тех вопросов, которые задавал его сын. — Отвращение, вот и все. А вот что они подумали о тебе, если бы я рассказал, что ты уже восемь месяцев обо мне знаешь все и ничего не говоришь им?

Тодд глядел на него молча.

— Приходи ко мне, если хочешь, — сказал Дуссандер безразличным тоном. — А если не хочешь, сиди дома. Спокойной ночи, пацан.

Он пошел по дорожке к двери, а Тодд остался стоять под дождем, глядя ему вслед с открытым ртом.

На следующее утро Моника сказала за завтраком:

— Твоему отцу, Тодд, мистер Денкер очень понравился… Он находит, что твой приятель похож на твоего деда.