– Мне непонятно его поведение, – говорил он Шульгину. – Непонятно в том свете, как вы освещали положение вещей. Он не скрытен, я владею информацией из первых рук, она аналогична той, которой владеет вся следственная бригада. Если вы спросите мое мнение, то оно сведется к следующему: нужно уделять поменьше времени Кряжину и побольше самостоятельной работе с целью опережения действий Кряжина.

Шульгин поморщился, вжал нижнюю часть трубки в подбородок и, дабы теперь иллюзии навсегда покинули голову сыщика, проговорил:

– Есть на севере страны такая народность – орочи. Их на белом свете осталось двести пятьдесят человек, и ЮНЕСКО, брезгуя достижениями архитектуры в стиле готики и рококо, упрямо вносит в свои реестры, как подлежащие обязательной охране, памятники их культуры. Они маленькие, все больше – божки да поделки, копеечные на вид. Да язык их, неповторимый. И делается это с такою старательностью, словно язык этот или идолы деревянные ценность для истории имеют неимоверную. Если же вдуматься, то так оно и есть. Начинаешь понимать?

– Смутно, – пожал плечами капитан, словно его собеседник мог это видеть.

– Значит, не понимаешь, – огорченно убедился Шульгин. – Тогда я тебя просвещу. Орочей не коснулась ни Первая мировая война, ни Вторая, ни репрессии тридцатых, ни демократические преобразования девяностых. А еще есть статистика, что за все то время, пока они известны этнографам, ни один из орочей не убил себе подобного. Психология и культура этих людей уникальна, капитан. Быть может, потому они и вымирают, что Земля – не их дом. Окружающий мир не для них, потому что он не понимает культуры орочей. Так вот… Ты до сих пор не понял, с кем имеешь дело.

– В смысле? – напрягся оперативник, ожидая откровений, что советник Генпрокуратуры – ороч.

– В том смысле, что веришь в то, что видишь. Все не то, что кажется. Культура «важняков», таких, как Кряжин, уходит в Лету, потому что они делают свое дело во имя справедливости, а мы во имя высшей цели.

Капитан опешил, потому что не ожидал подобных признаний. Перед ним впервые встало противопоставление «справедливости» и «высшей цели».

– Но самое страшное заключается в том, что и ты, и я будем верить в то, что, пытаясь всячески помешать следователю, идем верной дорогой. Мы знаем, что должны найти убийцу раньше – это и есть наша высшая цель. А между тем совершенно не важно, кто это сделает первым. Последнее и есть справедливость. Ороча нельзя подкупить, нельзя напугать или переделать, убедив в величии высшей цели перед справедливостью. Таких, как следователь, рядом с которым ты находишься, осталось, быть может, тоже не более двухсот пятидесяти на всю страну. – Чуть выждав, дабы дать сыщику время для осознания информации, Шульгин закончил резко, почти грубо: – Спроси меня сейчас – не ороч ли Кряжин по национальности, и я тотчас сниму тебя с задания как совершенно бесполезного.

– Я не спрошу.

– Тогда никогда не пытайся убедить меня в том, что следователь Кряжин тебе поверил, – медленно, но твердо проговорил генерал-майор. – В противном случае ты будешь для меня неинтересен, потому как убедишь меня лишь в своей непричастности к делу достижения высших целей. А орочем тебе не стать лишь по той простой причине, что мама у тебя полька из Гданьска, а папа львовский еврей.

Остаток дня капитан Полянский провел в поисках противоречий в поведении Кряжина, следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры. Наибольшую помощь в этом, точнее, в поиске фактов, доказывающих отсутствие каких-либо противоречий, ему оказал разговорчивый прокурор-криминалист Молибога, также включенный Кряжиным в свою бригаду. К тому моменту, когда поздравительная речь Президента была закончена, куранты отбили в последний раз и в небо над Москвою с грохотом взвились тысячи огней, капитан Полянский четко установил для себя основную канву предназначения Кряжина в Генеральной прокуратуре.

С первого дня работы на Большой Дмитровке он ни разу не был использован начальством как писарь, морочащий голову гражданам, посылающим жалобы в высший надзирающий орган страны. Все, чем занимался следователь по особо важным делам Кряжин, было откровенно по объектам преступлений, но неясно по их субъектам и мотивам. Убийства государственных деятелей, похищения «больших» людей и их родственников, угроза безопасности страны – вот исчерпывающий список категории дел, к расследованию которых привлекался Иван Дмитриевич Кряжин, советник юстиции.

Шульгин был прав. Высшие цели – это действительно не для Кряжина.

– С Новым годом, что ли, капитан?

Чуть вздрогнув, Полянский отрешился от своих мыслей и посмотрел в сторону двери. В ней стоял, погрузив руки в карманы, Кряжин. Под мышкой у него, чуть распахивая в сторону полу форменного кителя, виднелось укутанное фольгой горлышко бутылки изумрудного цвета. Кряжин впервые за весь день не пригласил Полянского к себе, а вошел в комнату прибывших для работы в прокуратуру сам.

Москва уже праздновала, и лишь в этом уголке чужой для нее жизни до сих пор стояло нераспечатанное шампанское. Молибога и Сидельников, стирая окончательные подозрения Полянского, пришли через минуту, вместе. Первый нес четыре кружки, второй – пакет с провизией.

Через два часа Полянский понял, чем еще справедливость отличается от высшей цели. Это когда тебе, чужаку, не наливают больше, чем всем остальным, а в тостах слышатся не призывы к единению в победе над злом, а пожелания достатка и удачи.