Скинув сумку, он лег на спину и стал смотреть в темнеющее небо через кружевные ветви сосен в ожидании, когда восстановится дыхание. После дневного жара ощущался сильный запах смолы, земля под спиной и ногами была теплой, иголки слегка покалывали локти, бедра и икры ног. Сардэ перевернулся на живот и прополз к небольшой насыпи, которая прикрыла его от дома, и устроился поудобнее среди выпирающих из земли корней.
Развязав шнурок на сумке, Сардэ нащупал внутри бинокль, вынул его и нацелил на далекую террасу. Он навел фокус, и размытые контуры и цвета внезапно обрели ясность и четкость — трамплин для ныряния, лонгшезы, ведерко для вина и стакан. Откуда-то справа донесся переливчатый смех.
Сардэ довернул бинокль и увидел их выходящими из дома. Они появились в дверях на террасу, сначала мадам де Котиньи, завернутая в шелковый халат, босая, за ней женщина в наброшенной на плечи спортивной куртке. Хозяйка дома обернулась, обхватила напарницу за талию и притянула к себе, скользнув губами по ее щеке и шепнув что-то на ухо. Снова смех.
Благодаря биноклю Сардэ мог стоять прямо там, рядом с ними, достаточно близко, чтобы дотрагиваться до их грудей. Если бы прийти на час раньше, подумалось молодому человеку, он увидел бы больше, чем рассчитывал. Точно. Парочка лесбиянок, жадно думал он. Он бы с удовольствием посмотрел на них. Но уже слишком поздно, так как младшая из женщин явно собралась уходить. Она взяла свою сумку с лонгшеза, подала мадам руку, и они, обнявшись, вошли в дом через террасу и пропали из виду.
После того как они скрылись в доме, Сардэ осмотрел через бинокль все окна. Нигде ни огонька. Ни одного движения. Ни звука. Правда, он ничего такого и не ожидал. Едва ли тут есть кто-нибудь еще, если хозяйка дома развлекается таким образом.
От передней части дома до Сардэ донесся звук запускаемого мотора, шуршание гравия и слабенький гудок сигнала. Он снова нацелил бинокль на террасу и бассейн. Через несколько секунд мадам де Котиньи появилась вновь, вступив в перекрещивающиеся круги окуляров, мучительно близкая. Она обошла бассейн, остановилась на ближайшем к нему бортике, повернулась спиной и сбросила халат. У него перехватило дыхание, и он опустил бинокль, чтобы увидеть ее зад. Но замешкался. Она нырнула, и картинка исчезла. Остались лишь плитка бортика и плещущаяся вода.
Сардэ убрал бинокль от лица и утер пот.
Фотоаппарат или нож? Фотоаппарат или нож? Не в этот ли вечер он сделает свой выход?
Он почувствовал, как его плоть неудобно вжимается в материю шорт. Боже, какой промах! Он просунул руку под ремень и попытался поправить у себя в штанах. Теперь поудобней. Он поднес бинокль к глазам как раз вовремя, чтобы увидеть, как мадам де Котиньи выбралась из воды, встала на краю бортика, выжимая волосы. Вода струилась по ее телу, последний луч солнца золотом отражался на груди.
Не заботясь о том, чтобы прикрыться, она пошла в его сторону, к креслу, взяла с сиденья пачку сигарет, вытащила одну и прикурила.
Она курит. Сардэ этого не знал.
Он заскрипел зубами. Теперь он не сможет ее поцеловать. Вот сука! У нее во рту, на языке сплошная кислота и горечь. Но есть другие места, где вкус по-прежнему сладкий. И, подумав об этом, Сардэ принял решение: не фотоаппарат. Поднявшись на четвереньки, он засунул бинокль в сумку и пошел вперед, рассчитывая расстояние между ними, пока не представляя, какой сценарий выбрать и как его проиграть.
Все получится само собой, он был уверен.
А если что-то пойдет не по сценарию, всегда можно прибегнуть к ножу.
46
Сьюзи де Котиньи смотрела, как старенький «рено» сворачивает с подъездной дорожки. Длинная загорелая рука высунулась через люк и помахала. Прощальный сигнал клаксона, и в следующее мгновение машина исчезла из поля зрения. Сьюзи послушала, как звук мотора «рено» постепенно затих в тихих вечерних улочках Рука-Блан, повернулась и пошла на террасу.
Неплохой, решила она, денек. И впрямь все прошло точно по плану. Но чего-то не хватало, чего-то в неожиданной встрече недоставало, и она этого не предвидела.
Обычно Сьюзи организовывала свои встречи в квартире на рю Паради, но так как Рука-Блан оказался в ее распоряжении, она предложила девушке из спортзала — ее зовут Берта — приехать к ней домой. Сьюзи впервые пригласила кого-то к ним домой без участия Юбера, и эта идея ей понравилась. В его отсутствие встреча обретает некую незаконность, что может добавить остроты ощущений, да и приятно попускать пыль в глаза, поскольку резиденцию де Котиньи стоит увидеть. Сьюзи много поработала над ней, лестью вытягивая у Юбера разрешение выбросить то или другое, мягко убеждая в необходимости мелких переделок, упрашивая провести крупные, масштабные и амбициозные работы, прежде чем перестройка завершилась. Кухня, ванные комнаты, спальни, мозаичный холл, величественные, отделанные деревом салоны, весь мрачный эдвардианский стиль дома был модернизирован, упрощен. Американизирован.
Берта, как и ожидалось, пришла в восторг. Вертелась в большом зале, как балерина, открывала все шкафы на кухне, восхищенно щебетала по поводу салона с расписанными Уорхолом шелковыми ширмами, искусно подобранными жалюзи и роскошной нимской обивкой мебели. Да и как она могла не прийти в восторг, эта маленькая цыганка, которая, вероятно, живет в доме без лифта в Бельсюнсе или вроде того?
И все же, ничто из этого в полном смысле... не сработало, или сработало не так, как надеялась Сьюзи. Девушка из Бельсюнсе — или откуда-то там — может, и побывала в раю, однако Сьюзи вскоре утомила шумная восторженность подружки. Это, поняла она, вернувшись на кровать и раздвинув ноги, не то, чего ей хочется. Не этого дома. Не этой жизни. И уж точно не этой цыганки с задиристо торчащей грудью и ощупывающими ее тело руками, слишком молодой, слишком энергичной, чтобы дать что-то, кроме элементарного любительского удовольствия. Несмотря на то, призналась себе Сьюзи, что своя изюминка в этом есть.