Хиллкрест

К лету 1991 года Лиззи и Фил надумали переехать в Сакраменто. В Сакраменто Эндрю делать было нечего. Летом в столице Калифорнии стоит немыслимая жара, а главное, Сакраменто напрочь лишен космополитичного гламура Сан-Франциско.

Так что Эндрю вынужденно вернулся в Ранчо Бернардо и поселился у матери в тесной трехкомнатной квартирке за 750 долларов в месяц в ряду белых оштукатуренных двухэтажных домов, выходящих фасадами с фальш-окнами в испанском стиле на торговые ряды через оживленную дорогу. В гостиной имелся балкон с видом на поле для гольфа. Квартира находилась на втором этаже, с обеих сторон за стенками жили соседи. Эндрю, получив стипендию, восстановился в Калифорнийском университете в Сан-Диего, который его сестра Джина как раз окончила. Профильным предметом он снова выбрал историю.

Одновременно Эндрю устроился работать в аптеку сети Thrifty[27], где поставил личный рекорд, проработав три с половиной года кряду. Мать подрабатывала приходящей нянькой в двух семьях. Жили скудно. Но сколь бы жалкими ни были дни, которые влачил Эндрю, с наступлением сумерек он преображался. Нищий продавец из Ранчо Бернардо устремлялся по пятнадцатому межштатному хайвею на громоздком старом рыдване Ford LTD, который стыдился кому-либо показывать, мимо съездов на Ла-Хойю, океанарий и зоопарк, прямиком в бары квартала Хиллкрест — и превращался там из стипендиата-недоучки Эндрю Кьюненена в успешно окончившего Йельский университет Эндрю Де-Сильву, саму конгениальность, гуляку на широкую ногу и наследника сказочных сокровищ: сетей автостоянок и фирменных автосалонов, обширных сахарных плантаций на Филиппинах, и элитной недвижимости в Нью-Йорке, и даже оптового склада-магазина матрацев — прямо доктор Джекил и мистер Хайд.

Успеху затеянного Эндрю лицедейства весьма способствовали как удачное стечение обстоятельств, так и один новообретенный друг. Поначалу, вернувшись в Сан-Диего, Эндрю прибился к смешанной гей-тусовке студентов обоих местных университетов — Калифорнийского в Сан-Диего (UCSD), где числился, и Университета штата в Сан-Диего (SDSU). Одним из первых, с кем он познакомился на кампусе, был зеленоглазый красавец-серфингист Роббинс Томпсон, очень глубоко утопленный гей. Дело в том, что Роббинс занимался серфингом профессионально, ездил по соревнованиям и вовсе не хотел, чтобы кто-то в спортивных кругах узнал о его реальной ориентации; ведь результаты выступлений в серфинге напрямую зависят от субъективных оценок рефери, а давать соперникам фору в виде предвзятости судей и вредить тем самым своей карьере он желания не испытывал.

Роббинс был старше Эндрю на шесть лет и к моменту их знакомства был близок к завершению карьеры вечно разъезжающего по турнирам серфингиста-профессионала, а потому озаботился обучением в компьютерных классах и пытался наладить связи и обзавестись собственным делом в строительном бизнесе. Он даже почти готов был признать себя открытым геем, но только в замкнутой тусовке себе подобных. Подобно многим гомосексуалам, вынужденным вести повседневные дела в мире людей по большей части «правильной» ориентации и боящимся разоблачения, Роббинс приучил себя не выказывать своих истинных чувств ни натуралам, ни геям; но, затаившись, он остро нуждался в лоцмане, который проложил бы ему путь среди неведомых океанических просторов местного гей-сообщества.

Эндрю и Роббинс были будто созданы друг для друга: развязный шутник-всезнайка и изворотливый живчик-спортсмен, да еще и известный в прошлом серфингист. Поначалу они были просто любовниками, но особых сантиментов друг к другу не питали. Роббинс вспоминает: «Мы скоро поняли, что ничего путного у нас не выйдет, и решили просто остаться лучшими друзьями».

Главное и самое приятное: Роббинсу было глубоко плевать на то, правду говорит Эндрю или лжет. Эндрю его интересовал и вполне устраивал таким, как он есть, — умным, очаровательным, убедительным. На пару они и начали задавать настоящего шороху богатым немолодым папикам из Ла-Хойи и Сан-Диего — и чопорно-затаившимся, и, реже, откровенным. Эндрю, начитанный и потому способный поддержать разговор почти на любую тему, моментально заарканил Линкольна Эстона, богатого шестидесятилетнего архитектора в разводе. Культурный и изысканный Линкольн питал роковую слабость к привлекательным юношам.

Линкольн и пара уже немолодых выпускников Епископской охотно приняли Эндрю в свою компанию. Вскоре Эндрю и Роббинс стали вместе появляться на вечеринках состоятельных скрытых гомосексуалов. В Сан-Диего, где нетрадиционной ориентацией среди богатых кичиться не принято, мероприятия эти часто проходили весьма чопорно. «Начинали обычно с коктейлей, а затем устраивали ужин — либо в ресторане, либо у хозяев. Вечеринки были очень цивилизованные и респектабельные», — рассказывает Роббинс.

Разной степени буйства вечеринки находились и посещались ими ежедневно. Эндрю любил распинаться о политике и всегда был в курсе последних известий, что помогало ему втираться в самые высокие круги.

Доктор Уильям Кроуфорд, заслуженный отставной военврач ВМС США, а до того — один из всего шести на всю страну летчиков-испытателей морской авиации, как раз на той вечеринке с Эндрю и познакомился. Кроуфорд, как и вся компания, быстро понял, что Эндрю потчует их байками, но «отношениям между нами это не вредило — они оставались восхитительно корректными, утонченными и приятными. Легчайший был человек. Мы с ним любили состязаться в остроумии».

На руку Эндрю был и расквартированный в Хиллкресте многочисленный и постоянно ротирующийся воинский контингент, обеспечивавший ему бесперебойный приток свежей аудитории, из которой он и рекрутировал себе партнеров для более порочных, нежели выслушивание его баек, развлечений. Эндрю явно испытывал влечение к молодым военным, а для молодых геев в униформе Хиллкрест был и вовсе любимым злачным местом. Общеизвестно было, что военнослужащих проверяют на ВИЧ несколько раз в год; следовательно, секс с представителями этой категории народонаселения — самый безопасный для здоровья. «Гей-бары Сан-Диего всё больше начинают походить на военно-морские клубы, — пишет Стивен Зиланд, автор бестселлеров „Моряки и сексуальная ориентация“ и „Мужественная морская пехота“[28]. — Присутствие воинского контингента там просто зашкаливает».

Стекаются в Сан-Диего со всей страны на междугородних автобусах и сбежавшие из дома тинейджеры, и просто беспризорники — и становятся легкой добычей беспринципных хищников-педофилов во всё еще чопорно-ханжеском городе, где так сподручно орудовать тайком. Давняя и стойкая репутация Сан-Диего как оплота ультраправого консерватизма в политике и постоянное присутствие в городе многочисленного воинского контингента привели к тому, что в Хиллкресте многие геи без колебаний раскрывались, но снова затаивались, едва ступив за пределы заповедного квартала.

«У всех предполагаемых близких друзей Эндрю деньги водились в достатке, поскольку это были типичные молодые профессионалы, — говорит Брайан Уэйд-Смит, некоторое время являвшийся любовником Джеффа Трэйла и встречавший Эндрю в Хиллкресте, Сан-Франциско и Миннеаполисе. — Тут им и подворачивался Эндрю в качестве провожатого по всяким разным местам. Им же было слишком одиноко и не с кем больше пойти в такого рода заведения. У Эндрю была дежурная фраза: „У меня там такой друг есть, я вас с ним сведу“. Это всё были одинокие люди, которым некуда податься». В Хиллкресте, где секс зачастую играет роль не только полновесной монеты, но еще и средства обеспечения всеобщего равенства, Эндрю бесспорно чувствовал себя куда увереннее в обществе всегда готовых к нему прислушаться людей со стороны, которым он помогал сориентироваться в незнакомой обстановке.

Выходцы из захолустья воспринимали байки Эндрю с куда большей готовностью, чем детки из Нью-Йорка или Лос-Анджелеса. «Он специально выбирал молодых военных, пацанов со Среднего Запада и тех, кто с имплантами, себе в слушатели. В целом такой аудитории намного проще пудрить мозги, — вспоминает Крис Фэи. — К процессу отбора он подходил очень тщательно, а лучшим ответом скептикам считал рост числа поведшихся на его россказни». Постепенно Эндрю превратился чуть ли не в неотъемлемую часть местного антуража, сочетая функции лоцмана и встречающего вновь прибывших. В барах Хиллкреста Эндрю теперь знали все.

Джефф

И тут Эндрю настигла его первая сильная любовь. Сам будучи пустомелей, Эндрю обладал, однако, чутьем на неподдельное в других. Джефф Трэйл, красивый и молодой чистопородный белый американец с темно-русыми волосами и очаровательной улыбкой был воплощенным идеалом Эндрю. Выпускник Военно-морской академии в Аннаполисе, Джефф научился пилотировать самолет раньше, чем водить автомобиль, был метким снайпером и искусным яхтсменом. Многие успевшие поблекнуть мечты Эндрю вдруг ожили, представ у него перед глазами в образе Джеффа.

Во многих отношениях Джефф был воплощением всего того, чем сам Эндрю не являлся. С самого начала Эндрю принялся ко всем ревновать Джеффа, выросшего в Де-Калбе, университетском городишке в Иллинойсе, в шестидесяти милях к северо-востоку от Чикаго. Всё свое детство и отрочество он прожил в одном и том же доме по соседству с кампусом Северно-Иллинойсского университета, где его отец преподавал математику. Джефф олицетворял собой прочные идеалы благодатной земли, на которой вырос. Лояльный, законопослушный, верный своему слову, он легко заводил друзей, любил чувствовать себя нужным им и плохо переносил одиночество.

Средняя школа в Де-Калбе славилась обилием ярких учащихся, что и не удивительно, поскольку там училось множество детей профессорско-преподавательского состава Северно-Иллинойсского университета[29]. В те дни Де-Калб отличался крайней строгостью нравов. «Курящих обычные сигареты там считали кончеными людьми и подвергали остракизму, — вспоминает школьный приятель Джеффа Крис Уолкер, со временем дослужившийся до должности в администрации Клинтона. — Никаких наркотиков, никакого курения и строго в меру выпивки. Джефф в этом плане служил всем примером».