Наоми не ответила.

— Пока еще слишком рано, — продолжил Детторе. — Через тридцать лет все дети, чьи родители смогут себе это позволить, будут такими, с измененными, улучшенными генами. Все эти пункты в списке, которые мы сейчас обсуждаем… В данный момент это всего лишь вопрос выбора, ставить галочку или не ставить. Но когда вы станете жить в мире, где у каждой будущей матери будет такой же список, вы уверены, что оставите в нем так много пробелов? Да ни за что! Если только вы не хотите, чтобы ваш ребенок изначально был лишен возможности преуспеть в жизни.

— Знаете, что волнует меня больше всего? И Джона тоже, потому что мы много раз обсуждали это с ним. Много раз за последние несколько месяцев, когда мы узнали, что вы согласны заняться нами. Это… — она пожала плечами, — вся эта евгеника. Возникают очень плохие ассоциации. У этого вопроса дурная история, знаете ли.

Детторе присел на край стола и посмотрел на Наоми:

— Если мы, человеческие существа, не будем пытаться улучшить гены наших потомков только потому, что восемьдесят лет назад безумец по имени Гитлер пытался сделать то же самое, на мой взгляд, это будет означать одно — может, мы и победили во Второй мировой войне, но мистер Гитлер победил наше будущее. — Он посерьезнел. — Эдвард Гиббон писал, что человечество должно развиваться, иначе оно деградирует. Он прав. Любая цивилизация, любое поколение людей непременно погибнет, если не будет идти вперед.

— Но разве Эйнштейн не говорил: если бы он знал, что его исследования приведут к созданию атомной бомбы, то лучше стал бы часовщиком, — возразила Наоми.

— Говорил, конечно, — ответил Детторе. — И если бы Эйнштейн стал часовщиком, сегодня мы с вами жили бы в мире, где евгеника Гитлера являлась бы нашим будущим.

— Гитлера, а не ваша? — вырвалось у Наоми, но она тут же пожалела о своих словах. — Простите. Я не имела в виду…

— Ничего страшного, ход ваших мыслей вполне понятен, — заметил Детторе. — Многим людям приходит в голову это сравнение. Меня называли антихристом, неонацистом, доктором Франкенштейном — да кем только не называли. Я только надеюсь, что во мне немножко больше гуманизма, чем в мистере Гитлере. И немножко больше скромности.

Улыбка у Детторе была такая мягкая и обезоруживающая, что Наоми стало очень стыдно за свою невольную грубость.

— Я на самом деле не хотела вас…

Детторе встал, подошел к Наоми и нежно взял ее за руку:

— Наоми, вы побывали в настоящем аду, когда потеряли Галлея. Сейчас у вас тоже не самый легкий в жизни период. Эти четыре недели на корабле будут очень тяжелыми, как физически, так и морально. Очень важно, чтобы вы всегда говорили, что думаете, и не упустили тот момент — если он наступит, — когда поймете, что передумали и хотите остановиться. Мы должны быть предельно честны друг с другом, хорошо?

— Спасибо, — кивнула Наоми.

Он отпустил ее руку, но продолжал смотреть ей в глаза.

— Мир меняется, Наоми. Поэтому вы с Джоном здесь. Вы достаточно умны, чтобы понимать это.

Наступила пауза. Наоми снова посмотрела в иллюминатор, на бескрайний синий океан и на контейнерное судно, по-прежнему торчавшее на горизонте. Она взглянула на мужа, потом на Детторе, потом посмотрела на форму, лежащую перед ней. Ей вспомнился Галлей, причина, по которой они оказались в клинике Детторе.

Болезнь Дрейенса–Шлеммера воздействует на иммунную систему организма так же, как и СПИД, но куда более агрессивно. Она быстро разрушает молекулярную структуру защитной оболочки клеток, позволяя вирусам и инородным бактериям беспрепятственно проникать в них, и даже более того — постепенно тело начинает разрушать себя само. Вся система химической защиты в организме Галлея превратилась в разъедающую кислоту, которая буквально уничтожила его внутренние органы. Он умер после двух дней агонии. Два дня он кричал не переставая, страшную боль не могли унять никакие наркотики; кровь текла у него изо рта, из носа, из ушей и заднего прохода.

Болезнь Дрейенса–Шлеммера была открыта в 1978 году двумя учеными из Гейдельбергского университета в Германии. Поскольку заболевание является редким — им страдают не более ста детей во всем мире, — их открытие имело скорее научную, чем практическую ценность. Фармацевтические компании не заинтересованы в проведении исследований и поиске лекарства, потому что затраты на это никогда не окупятся. Единственный способ победить со временем болезнь Дрейенса–Шлеммера — это долгий и медленный естественный отбор.

Большинство людей — носителей этого довольно редкого гена рожают абсолютно здоровых детей. Только в тех исключительных случаях, когда встречаются два человека с генами болезни Дрейенса–Шлеммера, она может проявиться.