Рядом находится коридор, пролегающий между столами и стеной. Каланик предлагает мне посмотреть на бетонный пол, на котором виден сложный узор, выполненный из высеченных пересекающихся линий. «Это схема Сан-Франциско, ей замощён весь пол. Я называю её путём». Именно здесь он обычно ходит взад-вперёд, часто разговаривая при этом по телефону. «Днём меня часто можно тут увидеть, — говорит он. — Я иногда прохожу по 45 миль в неделю». Это ещё одно проявление «состоятельности» — буквальная связь с территорией. Поэтому и можно сделать вывод о том, какая это кропотливая работа — управлять Uber. Эта отсылка к родному городу Uber также отличается «возвышенностью», поскольку она отражает благородное желание Uber улучшить качество жизни в городах.

Я раньше читал о склонности Каланика уделять огромное количество времени таким вещам, которые внешне могут показаться полнейшей бессмыслицей. Он, например, несколько часов рассказывал журналу Wired, как он на протяжении нескольких месяцев лично руководил переменой логотипа Uber, в то время как у его компании было немало куда более серьёзных насущных проблем. Хотя лично я не замечал за ним ни особой рассеянности, ни зацикленности на маловажных аспектах своего серьёзнейшего бизнеса.

Мы продолжаем обход четвёртого этажа. Каланик показывает мне «Нью-Йорк», конференц-зал, где Uber незадолго до переезда в офис на улице Маркет-стрит вела переговоры по поводу сделки, в результате которой она привлекла 1,2 миллиарда долларов. «Наша первая миллиардная сделка, от которой все были в восторге», — гордо заявляет он. Мы поднимаемся на лифте на 11-й этаж, где царила суровая атмосфера предпринимательства: никаких изысков — только гипсокартонные стены и столы размером меньше обычного. «Когда ты предприниматель — ну или по крайней мере один из тех 99 процентов предпринимателей, которые не являются Марком Цукербергом и ему подобными, — у тебя непростая жизнь, — говорит он. — Я называю это место пещерой, потому что, когда у тебя непростая жизнь, ты находишься в темноте, у тебя буквально всё тёмное. Метафора такая». Я спрашиваю, являются ли эти столы, которые, как он мне гордо сообщает, «меньше на полметра», отсылкой к Джеффу Безосу, который долго стоял на том, чтобы столы в Amazon были сделаны из дверей (это было обычным делом на ранних порах существовании его компании-гиганта). Ответ Каланика звучит так: «Вовсе нет. Это отсылка ко мне. К тому, как я начинал».

На пятом этаже расположилась зона с конференц-залами, названными в честь научно-фантастических книг. Каланик знаком с научно-фантастическим каноном так же, как заядлый историк знает каждую битву интересующего его исторического периода. Одна секция названа в честь серии Айзека Азимова под названием «Основание», другая — в честь «Марсианина», третья — в честь «Игры Эндера». Каланик объясняет: «Это книга о парне, которого армия обучает игре в очень сложные компьютерные игры. В конце он осознаёт, что те игры, в которые он играл, на самом деле были настоящей войной». Он считает научную фантастику очень развитым явлением. Под развитостью он понимает футуристичность. Uber — это компания, одержимая будущим. Где-то в другом месте на территории здания находится центральное пространство, спроектированное по подобию итальянской площади. Коридоры, ведущие к этой площади, специально устроены таким образом, чтобы сбивать с толку. В представлении Каланика дезориентация — это плюс. «Если ты свояк, то будешь знать, где что находится, — говорит он. Это его версия народности. — Если ты извне, то ты, скорее всего, заблудишься. Так что легко можно понять, кто свой, а кто нет». Столп «вдохновения» мы с ним открыто не обсуждали. Возможно, для Каланика всё, что касается его крайне странной, ни на что не похожей штаб-квартиры, является вдохновляющим. Я так и не понял, каким именно образом в Uber между собой связаны потолок из материала K-13, виртуальные войны и итальянские площади. Возможно, некоторые вещи и не предназначены для того, чтобы их понимать.

Мы выходим из здания, пройдя в секретный выход рядом с его столом и спустившись по лестнице, выходящей прямо на улицу — за угол, следующий после главного входа в здание Uber. План, он мне говорит, таков: мы идём вдоль берега по улице Маркет-стрит, главной артерии центра Сан-Франциско, вплоть до набережной Эмбаркадеро. Оттуда мы идём к популярному среди туристов району Рыбацкая пристань, а оттуда — до моста Золотые ворота. Виден потрясающий закат. Ощущается снижение температуры. Каланик, вечный лосанджелесец, не переносит этого. «Это самое неприятное, что только может быть, для лосанджелесца, — говорит он. — Именно поэтому я иногда уезжаю на выходные в Лос-Анджелес. Просто чтобы побыть на пляже».

Каланик пребывает в своём рефлексивном настроении. Пока мы с ним ходим, он перебирает всевозможные темы. Я, например, говорю ему, что в последнее время я почти ничего не слышу о платёжной компании Square, возглавляемой основателем компании Twitter Джеком Дорси, офисы которой располагаются в том же здании, что и Uber. Несмотря на то что Uber — это закрытая компания, а акции Square находятся в открытом обороте, о последней практически ничего не слышно. Каланик задумчиво говорит: «Мы себе такую роскошь позволить не можем». Мы переходим к теме предпринимательского пути Каланика, и в том числе его отчаянного поиска источников финансирования Red Swoosh. Пока мы пробираемся по местами потрёпанной и неизменно оживлённой Маркет-стрит, Каланик рассказывает про старый офис Red Swoosh и про дайнер, где его крохотная команда инженеров часто встречалась. Мимо проезжает пожарная машина с пронзительно визжащими сиренами. Каланик продолжает говорить.

Когда мы доходим до Эмбаркадеро, криволинейной улицы, протянувшейся вдоль берега между мостом Золотые ворота и мостом между Сан-Франциско и Оклендом, солнце уже скрылось за горизонтом. Каланик в своём повествовании уже дошёл до ранних дней Uber. Сейчас он рассказывает про первые инвестиции, до смешного малые. Я вслух задаюсь вопросом, узнает ли его кто-нибудь из прохожих. Он отвечает, что его вряд ли узнают — по крайней мере до тех пор, пока мы с ним разговариваем и находимся на улице. Мы в мельчайших деталях обсуждаем различные аспекты руководства позднейшим фандрейзингом Uber — в том числе вливания, которые в дальнейшем подняли рыночную стоимость компании до почти 70 миллиардов долларов.

После того как мы проходим через Рыбацкую пристань, протискиваясь через толпы туристов со всего мира, мы заходим в In-N-Out Burger, забегаловку из сети ресторанов быстрого питания из Южной Калифорнии, — одно из излюбленных мест Каланика. Теперь мы обсуждаем беспилотные автомобили. Каланик сообщает, что скоро будут совершены некоторые важные шаги, которые он пока не может обсуждать. Он рассказывает, что эта десятикилометровая прогулка, никогда не обходящаяся без остановки в In-N-Out Burger, стала чем-то вроде вечерней летней рутины, которую с ним обычно разделяет один человек, личность которого он не стал раскрывать. Позже я узнаю, что его напарник в прогулках — это Энтони Левандовски, бывший инженер, работавший над автономными автомобилями Google, основавший после ухода из последней свою собственную компанию Otto, специализирующуюся на самоуправляемых грузовиках. Uber приобретёт Otto спустя всего несколько недель после нашей прогулки. Каланик говорит, что он использовал время, проведённое с Левандовски, для того, чтобы получше изучить технологию и бизнес-план автономных автомобилей.

После долгого обсуждения ранних дней Каланика я хочу услышать про то, как он относится к большой и состоятельной компании, в которую превратилась Uber. По его ответу понятно, что он отказывается думать так о своей компании. Он больше никого в ней не знает, но по-прежнему проводит часовые собеседования с претендентами на высшие места в Uber — делает то же, что он делал тогда, когда его компания была значительно меньше. Каланик говорит, что ему нравится разыгрывать такие ситуации, по которым можно понять, каково работать с определённым человеком, и лишь после этого нанимать этого человека. Я спрашиваю, нравится ли ему управлять большой компанией. «Я ей управляю так, как если бы она не была большой», — говорит он, приходя к одному из своих главных убеждений: относиться к каждому дню как к череде проблем, которые необходимо решить. Очевидно, он себя видит столько же в роли специалиста по ремонту, сколько и в роли CEO.

Величина — это определённо нечто пугающее, особенно для предпринимателя, который никогда прежде с таким не сталкивался. «Вот что я могу сказать: я постоянно стремлюсь всё устроить так, чтобы компания казалась небольшой, — говорит он. — Мы разрабатываем такие механизмы и культурные ценности, чтобы компания казалась настолько малой, насколько это возможно. Это позволяет нам оставаться инновационными и быстрыми. Однако на разных этапах это реализуется по-разному. Например, когда твоя компания мелкая, ты можешь быть быстрым за счёт одних лишь базовых знаний. Если огромная компания будет руководствоваться базовыми знаниями, то она погрязнет в хаосе и будет очень медленной. Нужно постоянно соблюдать баланс между порядком и хаосом».

Я спросил у него, каковы его мысли насчёт переходной стадии, через которую проходят все растущие компании, характеризующейся снижением доли молодых холостяков, у которых в жизни нет ничего, кроме работы, среди всего штата. «Я называю этот момент красной чертой, — говорит он. — Представь машину. Ты можешь разгоняться, сколько тебе угодно, но на спидометр специально нанесены красные отметки. У каждого есть своя такая отметка. Ты стремишься дойти до неё и проверить свой движок на прочность. Возможно, дойдя до неё, ты вдруг узнаешь, что у тебя в баке больше топлива, чем ты думал, или ты поймёшь, что под капотом скрывается не совсем то, что ты себе представлял. Но ты не можешь оставаться за этой чертой слишком долго. Повторюсь: у каждого есть своя красная черта». Он добавляет, что сейчас уже родилось много «Uber-детей» и что родители, как правило, работают лучше, чем бездетные сотрудники, у которых нет особых ограничений во времени. У Каланика свои представления об идеальном образе жизни своих работников. «Слушай, если ты производишь больше, то ты и растёшь быстрее. Так мир устроен. По-другому не бывает».

Прошли три часа ходьбы. Город уже объяла холодная и тёмная ночь. Я внезапно вспоминаю, что в то же самое время, как мы разговариваем, Дональд Трамп принимает номинацию от своей партии в ходе Республиканской Национальной Конвенции в Кливленде. В то же самое время, как мы с Калаником говорим о прошлом, настоящем и будущем Uber, Трамп обещает всей стране, что он всё исправит. Вся страна, может, и прикована в этот момент к телевизору, но в нашем с Трэвисом разговоре политика не мелькает ни разу.

Где-то у Марина-Грин-Парка, участка земли, расположенного недалеко от бухты, где в 1920 году был построен первый аэродром Сан-Франциско, наш разговор приобретает глубоко личный оттенок. Мы рассуждаем на тему того, как Каланик и Uber воспринимаются внешним миром. Во время одной из первых наших встреч для обсуждения этой книги он напомнил про то электронное письмо, написанное им двумя годами ранее, в котором он угрожал мне тем, что он испортит мне жизнь, если я возьмусь за книгу без его согласия. Тут-то мы и приходим к тому моменту повествования, в котором раскрывается переход Uber от любимчика СМИ к одному из их ненавистных персонажей. Каланик, любитель подлить масла в огонь, по большей части сам способствовал этому переходу. Каланик называет эти моменты — такие как его письмо мне или упоминание в одном и том же контексте таксистов и дряни — «эпизодами высокомерия». Я спрашиваю его, есть ли ему дело до того, что люди думают. «Ну да, это всё плохо для Uber, для меня, для людей, с которыми я общаюсь. Всем от этого плохо».

Каланик не скрывает ни своего стремления обороняться, ни негодования. Он приписывает эти проблески самолюбия «отчаянной борьбе за правду». Любой человек, который не боится сказать то, что думает, неминуемо подвергается грубой критике. И он не один такой. То же самое многократно говорилось и о Стиве Джобсе, и о Джеффе Безосе, и о современнике Каланика Илоне Маске. Каланик об этом «меме про то, что основателям компаний нужно быть редкостными мерзавцами, чтобы быть успешными», естественно, знает. Он отвергает эту мысль, хотя он почти одержим ею. «Мне кажется, что людям просто интересно: а он мерзавец? Так как ты провёл со мной некоторое время, тебе будут задавать множество вопросов, и одним из наиболее повторяемых будет: «А он мерзавец?» — говорит он, переходя от мемов к самому себе.

Каланик, инженер до мозга костей, хочет верить в то, что на этот вопрос существует научный ответ. Я высказываю предположение, что ответ всегда будет соответствовать общественному мнению, а не фактам. Он это отрицает. «Понимание тут кроется в другом, а именно вот в чём: вызываю ли я у людей что-то такое, что связано с тем, чего я не совершал? Или я действительно мерзавец? Я бы очень хотел знать». Он продолжает: «Не думаю, что я мерзавец. Я даже почти уверен в этом». Я лишь хочу узнать, волнует ли его каким бы то ни было образом мнение людей о нём. «Я просто пытаюсь сказать, что если ты борец за правду, то тебя интересует только правда. Если ты считаешь, что что-то не является правдой, то ты продолжаешь искать её. Я, например, именно так устроен».

Каланик вряд ли когда-нибудь услышит ту правду, к которой он так стремится. Спустя несколько недель после нашей прогулки журнал New York публикует интервью с Брэдли Таском, политическим консультантом, выступавшим на стороне Uber в нескольких тяжбах. Обсуждая свою решимость «встать под удар» за благое дело, Таск сравнивает себя с Калаником. «Он понимает, что выполнение по-настоящему больших задач в любом случае влечёт за собой озлобление со стороны», — говорит Таск. Затем автор из New York спрашивает Таска, является ли, по его мнению, Каланик мерзавцем. Он описывает его реакцию так: «Он приходит в небольшое замешательство. Он спрашивает меня: «Это не войдёт в интервью?» Я ему говорю, что войдёт. «Нет, он не мерзавец». Конечно же, вопрос получил окончательный ответ в начале 2017 года, когда видео разборки Каланика со своим водителем приобрело вирусную популярность. Каланик публично сознался в том, что этот инцидент выявил его необходимость «привести себя в порядок». Он сказал это на пятом десятке, молодостью он прикрыться уже не может.

Каланик, который к этому моменту уже порядочно замёрз и утомился, предлагает либо дойти до Золотых ворот — то есть пройти ещё с полчаса, — либо вызвать машину и направиться обратно в офис Uber. Я тоже замёрз и утомился, однако я говорю ему, чтобы он выбирал сам. «Думаю, нам стоит вызвать машину», — говорит он.

Он достаёт смартфон и вызывает машину Uber. До водителя спустя несколько минут нашей беседы дошло, что «Трэвис», которого он подобрал (все водители Uber знают имена своих пассажиров), — это глава компании, на которую он работает.

ВОДИТЕЛЬ: Вы Трэвис.

КАЛАНИК: Ага. Как жизнь?