— А если нет?

— А почему, собственно, нет? — вяло удивился Колокольчиков. — Он же тебя втемную использовал.

— И не он один, — заметила Катя. — Вот так история... Это ты мне, что ли, утром звонил? Ну, позавчера.

— Я, — признался Колокольчиков.

— Ну и дурак, — сказала Катя. — Я чуть со страху не померла. Весь кайф мне испортил. Пришлось с пистолетом в ванну лезть. Н-да... А теперь, значит, подавай вам стукача...

— Только он знает, где склады, — подтвердил Колокольчиков. — И вообще...

— Что — вообще? Честь мундира, что ли? Да какая у вашего мундира честь? И потом, почему ты так уверен, что ему известно про склады?

— Я не уверен, — сказал Колокольчиков, выбирая в подмокшей коньяком пачке сигарету посуше. — Я надеюсь. А что до чести мундира... К примеру, наши ребята шли туда, зная, что идут на смерть... просто потому, что дети умирали. И не только туда, и не только теперь, и не только из-за детей... Я сто раз проклял себя за то, что так поступил с тобой. Но только потому, что сделал это тайком, а вовсе не потому, что... что сделал. Что-то я запутался совсем.

— Оно и заметно, — сказала Катя. — Но в общих чертах я поняла.

Она тоже закурила, сделала глубокую затяжку и разогнала дым рукой.

— Знаешь, — продолжала она, — я, наверное, должна быть тебе благодарна. Все-таки я теперь дома... Только мне все равно обидно — надеюсь, тебя это не удивляет. Я же баба все-таки, а ты меня, как... как... ну, ты понял.

Колокольчиков кивнул.

— Я сдам вам вашего стукача, — снова заговорила Катя. Голос ее звучал сухо и бесстрастно, она даже не подозревала, что может разговаривать таким тоном. — Но при одном условии: чтобы я тебя больше не видела. Ни тебя, ни твоих коллег. Потом, когда-нибудь... не знаю. Может быть. Но сейчас — пойми — я просто не могу. Не могу смотреть, не могу слышать... думать о тебе не могу.

— Прости, — сказал Колокольчиков.

— Бог простит, — отрезала Катя. — Хотя я слышала, что он устал нас любить. Короче: что я должна делать?

— Да ничего, — как-то чересчур беспечно откликнулся Колокольчиков. — Черт, опять сигарета потухла.

— То есть как это — ничего? — спросила Катя. Она вдруг начала понимать, что еще не все открытия остались позади.

— А я уже все сделал, — тем же деланно-беспечным тоном заявил Колокольчиков. — Да все просто, — продолжал он с явной неохотой, видя, что Катя смотрит на него в упор. — Сегодня утром было совещание. Шеф собрал весь отдел, и я тогда доложил, что, по агентурным данным, курьер Головы по кличке Птица только что вернулась на свою квартиру... Ну, и адрес, само собой... Вот, — добавил он зачем-то, старательно отводя глаза.

Некоторое время на кухне висела тишина — тяжелая, как крышка гроба. Собеседники сосредоточенно дымили сигаретами, избегая смотреть друг на друга.

— Уф-ф, — сказала, наконец, Катя. — Ну и дерьмо. Я имею в виду, что ты дерьмо, капитан.