Насмотревшись, я повернулся и увидел Вадика, который, словно загипнотизированный, наблюдал за происходящим с широко открытыми глазами. Должно быть, он переживал в душе то же самое, что и они, вспоминая собственное заключение. Вид у него был, мягко говоря, ошарашенный. От этой картины мне стало еще больше не по себе. Уверен, если бы он мог дрожать, то сейчас поручень ходил бы ходуном.

Я начал чувствовать, что сам теряю самообладание. Невидимая рука натягивала нервы, словно арбалетную тетиву, в конечностях впервые за всю жизнь появилась легкая дрожь.

Вскоре весь первый этаж был заполнен заключенными, оставалось еще четыре. Как только последний заключенный зашел в камеру и дверь за ним лязгнула, в тоннеле послышался звук приближающейся вагонетки. Охранники, усевшись, покинули крыло.

Еще четыре таких рейса, и все камеры на той стороне будут заполнены, и настанет черед нашей стороны. По сути, нужно было ускоряться, но я нутром чувствовал, что, как только это крыло будет готово, моя собственная камера уже будет ждать меня.

– Вадик, эй, Вади-и-ик, – тряс я его за рукав.

Он дернулся, будто только что проснулся, в его глазах стоял вопрос: «Где я?»

– Слушай, я, конечно, понимаю, что тебе обещали свободу, но ты не думаешь о том, что это все лажа полная? Может, мы могли бы…

Я не успел договорить, потому что он резко перебил меня, схватил за руки и, тряся за них, завопил:

– Я туда не вернусь! Ты понял? Не вернусь! – Голос его ломался от волнения, а в глазах полыхал ледяной огонь.

Он тряс меня, а я пытался вырваться, но костлявые пальцы, словно тиски, сжимали меня мертвой хваткой. Казалось, еще немного, и он продавит мне мышцы.

– Отвали! – крикнул я на него чуть громче, чем следовало бы, но это дало результат.

Вадик тотчас отпустил меня и, отвернувшись, быстрым шагом потрусил к первой камере, с которой мы должны были начинать.

В этот момент я окончательно убедился, что от него помощи не дождаться.

На следующий день, примерно в это же время, ситуация повторилась. Мы с Вадиком заканчивали третью камеру, когда в тоннеле раздался звук приближающегося состава. Лампочки замигали, воздух стал наполняться едким запахом, а когда я перегнулся через поручень, то был удивлен тому, что увидел. Звук стучащих колес был еще далеко, но туман вываливался из тоннеля плотными клубами. Он разлетался в стороны и, рассеиваясь, заполнял все вокруг, просачивался сквозь прутья камер, оседал на выступах стен.

А когда появился поезд, он заполнил собой весь первый этаж, так что были видны лишь головы тех, кто приехал сюда.

Я не стал смотреть, как расквартировывают заключенных, но вот Вадика было не оторвать от этого «шоу». Он стоял неподвижной статуей, пялясь на происходящее.

Я решил проверить, насколько он увлечен. Походил за его спиной туда-сюда, пошумел инструментом, даже спустился на один этаж вниз, а когда поднялся, увидел его в той же позе.

«Не слабо его так клинит», – думал я про себя, а тем временем камеры уже заполнились, и охрана покидала наше крыло.

Через несколько часов в тоннеле снова послышалось движение.

– Они что, решили сегодня забить все крыло? – Фактически вопрос был адресован Вадику, но тот промолчал, оставив его открытым.