По пути домой, в Окленд, я едва не призналась. Я была в шаге от того, чтобы выложить Калебу все: о страшной гибели отца и мучительном угасании матери, даже о той боли, которую причинила мне Лани. Однако я вспомнила теплые объятия Калеба с родными, их неподдельную любовь друг к другу — и закрыла рот на замок. Он не поймет.

Наконец нас пустили в самолет. Мое место оказалось между мужчиной, который уже оккупировал общий подлокотник, и жизнерадостной молодой женщиной со слюнявой малышкой на руках. Я втиснулась в кресло и немедленно вступила в битву за свою долю подлокотника; мужчина с ворчанием уступил. Я застегнула ремень, а женщина протянула мне карточку с прикрепленным к ней миниатюрным мешочком из органзы, наполненным желейными драже.

«Здравствуйте! — поприветствовала карточка пухлыми розовыми буквами. — Меня зовут Рози, и я первый раз в самолете! Я жду полета с восторгом, но мне может стать страшно или некомфортно, и я могу заплакать. Я не хочу испортить вам полет! Надеюсь, вы любите такие драже!»

— Спасибо, — пробормотала я, изобразив на усталом, измученном лице некое подобие улыбки. — Желейные конфетки. Супер.

— Если вам не нравится этот вкус, у меня есть другие. — Женщина открыла сумочку и продемонстрировала целую коллекцию одинаковых карточек.

— Нравится, спасибо.

— Она летит первый раз, — продолжала соседка. — Мы направляемся в Калифорнию. Я специально взяла пересадку в Чикаго. Думаете, не стоило?

— Не знаю.

Неужели она проговорит весь полет? Я дико устала, эмоционально и физически, и мечтала об одном — провести следующие два часа с закрытыми глазами.

— Никак не могла определиться, что для Рози лучше — один долгий прямой перелет или два не очень долгих с пересадкой. Надеюсь, я решила правильно! — Женщина лучезарно улыбнулась. — Мы летим в Сан-Франциско к моей сестре. Бывали там?

Сан-Франциско.

Сон внезапно как рукой сняло, спина заболела, когда я ответила: «Да».

— И как вам? Сестра давно уговаривает нас переехать, а я все твержу — тут хорошо, но это не Нью-Йорк.

— Не Нью-Йорк, — согласилась я, вспоминая свое короткое пребывание в Сан-Франциско.

— А где?..

— У меня умерла мать, — оборвала я.

— Ох. — Женщина прижала малышку Рози к груди, словно я была заразной. — Простите.

— Нет-нет. — Я покраснела от жуткого стыда. — Это вы простите. Я от усталости ничего не соображаю.

Она сухо кивнула и затеяла беседу с пассажиром через проход. Мое беспокойство усилилось, и я попросила у бортпроводника три миниатюрных бутылочки водки. Он сообщил, причем не очень любезно, что за раз можно купить только две. Я осушила их с неимоверной скоростью и заказала третью, не на шутку обеспокоив маму Рози.

Я закрыла глаза и стала ждать, пока спиртное подействует. «Сан-Франциско», — выстукивало сердце. Мы с Калебом провели вместе на Занзибаре три блаженные недели, а потом контракт у него закончился, и он улетел домой, в Новую Зеландию. Его отъезд вызвал у меня нечто вроде экзистенциального кризиса. С Калебом я почувствовала себя другим человеком и теперь вдруг разочаровалась в бесцельных скитаниях, составлявших мою жизнь. Когда разношерстная компания европейских хиппи, моих попутчиков, собралась в рискованную вылазку к озеру Ньяса, я не пошла.