— Наемник, — кратко пояснил Дугал, в очередной раз награждая своего коня резким ударом поводьев и пинком в брюхо. Долговязый серый жеребец, купленный в Руане и, несмотря на хвалебные речи продавца, обладавший крайне скверным нравом, зло фыркнул. Гай подозревал, что шотландец нарочно выбрал именно такую норовистую и коварную скотину, чтобы потягаться с ней в упрямстве. Ездить на обычной покладистой лошади он, разумеется, считал ниже своего достоинства. — Так как насчет дорог?
— Сначала до Алансона, — принялся вспоминать подробные наставления святого отца сэр Гисборн. — От него пять или шесть дней по хорошей дороге до Тура через Ле-Ман. В Туре надо найти корабль, уходящий вверх по Луаре. Как утверждал отец Колумбан, это нетрудно — сейчас осень, время ярмарок, и Луара больше похожа на проезжую дорогу, чем на реку. Плыть нам до города Невера, а если повезет, до Роана. Потом сходим на берег и отправляемся в Лион, до него там рукой подать. Оттуда уже проще простого: либо кораблем вниз по Роне, либо верхами вдоль берега. Заблудиться невозможно. Рона впадает в Средиземное море, неподалеку от ее устья стоит так необходимый нам порт Марсель, где мы подыскиваем корабль, который довезет нас до Константинополя. Через месяц-полтора, если все пройдет благополучно и на нас не свалится какая-нибудь столь любимая тобой неприятность, будем на месте.
— Послушать тебя, так попасть в Константинополь — проще, чем с бревна упасть, — вполголоса заметил Мак-Лауд.
— Если не собьемся с дороги, то да, — кивнул Гай.
— Не доверяю я этим кораблям, рекам и морям, — упрямо стоял на своем шотландец.
— Потому что плавать не умеешь, — съязвил Гисборн, припомнив шумное знакомство их маленькой компании с Мак-Лаудом в Дуврской гавани. — Согласен, самое трудное — дорога из Марселя в Константинополь. Но благодаря покойному мэтру Лоншану мы теперь люди богатые, так что наверняка нам подвернется сговорчивый капитан и быстрое суденышко. Кстати, тебя во время столь лихих странствий случайно не заносило в Константинополь?
— Нет, — с заметным сожалением признался Дугал. — В Риме как-то полгода прожил, а в Константинополе не бывал. Говорят, это самый большой и богатый город в мире…
— Проверим, — самонадеянно заявил Гай. К нему возвращалось обычное хорошее настроение, все грядущие трудности казались преодолимыми и незначащими, и на далеком горизонте переливалось всеми красками нарождающегося рассвета притягательное и таинственное слово «Палестина». Мир по-прежнему был прекрасен, и его радостного сияния не могло омрачить даже мрачноватое прошлое попутчика сэра Гисборна.
Спустя ровно пять дней после беседы на Алансонской дороге, незадолго до звона колоколов, отмечающих середину дня, стражники у ворот святого Георгия в городе, называемом Тур-сюр-Луар или Тур-на-Луаре озадаченно скребли в затылках, пытаясь вспомнить, не проезжали ли вчера или сегодня утром мимо них два молодых человека довольно своеобразной и приметной наружности. Стражники уже привыкли, что порой их недолгая память вынуждена совершать подобные усилия, но не жалели — как правило, вслед за мысленным усилием следовало звонкое и блестящее вознаграждение. Сегодняшний случай, однако, не сулил даже самой малой выгоды, ибо вопрошающий обладал высоким титулом королевского гонца и ужасно злился на скудоумие и нерасторопность турской стражи.
Гонца одолевали мрачные предчувствия, и потому умственные потуги караульных не производили на него должного впечатления. Люди, которых ему поручили догнать, наверняка успели покинуть город, а с ними исчез последний шанс выполнить данное поручение. Ради этого поручения на дороге из Аржантана в Тур остались две загнанные лошади и множество изумленных хозяев постоялых дворов, у которых гонец торопливо выспрашивал о всех недавних путниках, направляющихся на полдень. Слова трактирщиков обнадеживали: гонца и преследуемых разделяли какие-то жалкие три-четыре лиги.
Однако впереди уже поднимались над мутноватой водой Луары желтоватые стены и башни Турской крепости, а предназначенное неуловимым приятелям письмо все еще оставалось в сумке гонца.
— Двое рыцарей, один по виду англичанин, другой — шотландец, — в который уже раз повторил срочно вызванный к воротам начальник стражи. Гонец не понял, к кому он обращался — к рассеянно внимавшим подчиненным или пытался оживить собственную память. — Беловолосый молодой человек в красной тунике с леопардами и высокий тип в черно-желтом пледе с мечом за спиной…
Гонец устало кивнул. Разговаривать не хотелось, а сил на очередное бессмысленное повторение описания разыскиваемых не оставалось. Ничего не поделаешь, остается признать, что след потерян и возвращаться назад. Конечно, для очистки совести следовало бы порасспросить у всех ворот или обратиться к бейлифу города, да только какой с того прок? Господа рыцари торопятся в Марсель; возможно, в этот миг они плывут вверх по течению Луары или со всей возможной поспешностью скачут к следующему городу на их пути. Их не догнать.
— Вчера такие проезжали! — внезапно рявкнул кто-то из стражников и сам удивился сохранившемуся воспоминанию и воцарившейся вокруг тишине. — Точно, вчера вечером заявились, сразу после заката. Вместе с обозом мэтра Барди. С ними и в город вошли. Мы еще подумали — надо ж, вроде благородные господа, а едут с торговцами…
— Где мне найти этого Барди? — перебил разговорчивого блюстителя порядка слегка оживившийся гонец.
— А тут неподалеку. Он, как приезжает с товаром, всегда в одном и том же месте останавливается. Трактир «Золотой кочет». Прямо, потом вторая улица налево, дальше любой покажет.
«Кажется, повезло, — равнодушно подумал гонец, шлепая усталую лошадь поводьями по шее и въезжая под нависающую над головами массивную арку ворот святого Георгия. — Теперь осталось только отыскать трактир и убедиться, что я нашел именно тех, кто мне нужен. Вряд ли стража ошиблась — эту парочку трудновато с кем-нибудь спутать. Что ж, тем лучше для меня».
Гай Гисборн и Дугал Мак-Лауд столкнулись с обозом мэтра Барди в городке Шато-дю-Луар, вернее, не в самом городке, а возле переправы через реку Луар. Упряжка из шести пыхтевших и фыркавших тяжеловозов с заметным усилием затаскивала на настил заметно осевшего в воде парома огромный неуклюжий фургон, две других повозки терпеливо дожидались на берегу своей очереди. Обоз сопровождала пестрая, шумная и весьма многочисленная — не меньше трех или четырех десятков человек — толпа, состоявшая из подчиненных уважаемого мэтра, возниц, охранников и личностей, чей род занятий с первого взгляда не поддавался определению. Компания подобралась громогласная и на редкость разноплеменная: присутствовали как сородичи мэтра, то есть итальянцы, так и торговцы из Англии и Нормандии, ведшие дела вместе с семейством Барди.
Предприимчивое сообщество уже объездило нынешней весной и летом всю Бретань и северное побережье Франции, и теперь двигалось на полдень, намереваясь к началу следующего месяца достичь пределов Лангедока, где со дня святого Реми[3] начиналась пора осенних ярмарок. Судя по всему, промыслам компании пока сопутствовал успех — лошади выглядели сытыми и ухоженными, громоздкие фургоны натужно поскрипывали под тяжестью хранящихся в них сундуков и мешков, что недвусмысленно свидетельствовало о процветании торгового дома Барди и их компаньонов.
Сэру Гисборну встреча с обозом показалась лишь досадной, но ничего не меняющей в их планах задержкой. Мак-Лауд же придерживался иного, прямо противоположного мнения. К немалому удивлению Гая, шотландец почти сразу же наткнулся на знакомых, помнивших его по временам путешествий по дорогам Италии, а к тому времени, как второй фургон одолел реку, выяснилось, что пути будущих крестоносцев и нынешних торговцев совпадают: и те, и другие направлялись в Тур. Гисборн не успел рта открыть, как его спутник жизнерадостно заявил, что дальше они поедут в отличной компании, то есть вместе с обозом. Гай попытался возразить: мол, фургоны еле плетутся, — и услышал в ответ удивленное: «Мы куда-то опаздываем? До Тура не больше шести лиг, спешить некуда».