«Невоспитанная франкская дикарка», — вынесло свой неписаный приговор благородное общество Палатия, и оставило базилиссу в покое.
Похоже, именно этого она и добивалась.
— Итак, Крестовый поход, — голос Андроника, изрядно надтреснутый прошедшими годами и частой необходимостью использовать его во всю мощь, все еще оставался глубокими и звучным. Тишина разбилась настолько неожиданно, что приунывший гость вздрогнул и мысленно выругал себя за потерю внимания. — Крестовый поход, о котором вы твердите уже два года, с самого Тивериадского поражения. Обещаете страшные казни победившему вас Саладину, но до сих пор не можете одолеть стен многострадальной Акки.
Казалось, базилевс рассуждает вслух, не заботясь о том, услышит ли кто-нибудь его речи. Он говорил не на привычном ромеям греческом, а на норманно-французском, языке аристократов Европы, Святой Земли и правителей Византии, в последнее время поддерживавшим с ними тесные отношения. Изгнанный Мануилом из Константинополя, Андроник несколько лет провел при дворах крестоносных рыцарей, став одним из них — если не по духу, то хотя бы внешне. Он узнал, что привело латинян в Палестину и что заставляет оставаться здесь, несмотря на жару, лишения и жизнь, больше напоминающую военный кочевой лагерь. Узнал, посмеялся и накрепко запомнил, как запоминал все полезное.
Поняв франков, базилевс мог теперь уверенно обсуждать их замыслы (как правило, невероятные и построенные на пустом месте) и успешно разрушать их, играя на постоянных сварах вожаков крестоносцев друг с другом и добиваясь главного: франки должны безвылазно сидеть в Европе или, на худой конец, на узкой полоске Святой Земли. Им нечего делать в Империи, где хватает своих забот. Тем более нельзя позволить им протянуть на редкость цепкие руки к сокровищам далекого Востока и караванным путям, завершающимся в Багдаде, Иерусалиме или Константинополе. Пусть носятся по пескам, кичатся подвигами (по большей части выдуманными) и разыскивают потерянные в боях реликвии времен жизни Господа на грешной земле. Они же как неразумные дети: хватаются за все яркое и незнакомое. Хваленый Крестовый поход для них всего лишь очередная игрушка.
Однако привезенные гостем новости заставили базилевса по-новому взглянуть на вроде бы привычных франков. Неужели среди них появились люди, наделенные хоть каплей разума? Настоящего разума, подобного тому, коим одарены владыки Империи? Тогда дело принимает серьезный оборот.
— Акка остается в руках сарацин лишь потому, что армией заправляет это аквитанское ничтожество, — почтительно, но твердо возразил гость, упрямо наклонив темноволосую голову. — Ги не в состоянии даже присмирить собственную жену, подарившую ему вместе с короной Иерусалима рога, как у оленя-десятилетка, не то, что взять штурмом крепость…
Вестник мог позволить себе говорить подобным образом. В конце концов, он отдал три года своей жизни службе Империи и даже принес ей несколько шумных побед над турками и в очередной раз взбунтовавшимися армянами. Кроме того, именно по приказу нынешнего базилевса (хорошо, по
Андроник снова беззвучно хмыкнул. О чем бы не заходила речь, для его гостя все сведется к короне Святой Земли и к бессилию нынешнего правителя, Гвидо Лузиньяна. Гвидо или Ги, как его называли франки, всегда был никудышным государем, а теперь стал королем лишь по названию: Иерусалим находится в руках арабов и они не собираются так просто отдавать священный город. Большинство франков после поражения при Тивериаде покинуло Палестину; те же, что остались, укрылись в Тире и Триполи, боясь нос оттуда высунуть. Бездомный король и его супруга Сибилла стоят лагерем под крепостью Аккой и тщетно пытаются занять ее. Неудивительно, что в Святой Земле и в Европе все идет кувырком. Но устраивать новый Крестовый поход?.. Базилевс на месте правителей франков отложил бы эту дорогую и длительную затею на пару десятилетий. Иерусалим стоял тысячу лет и простоит еще, никуда не девшись с прежнего места. Арабы не в силах сложить его в свои переметные сумы и увести в Багдад.
Гость перестал изучать коричнево-алый мрамор террасы, перевел взгляд оказавшихся неожиданно светлыми глаз на снова умолкшего правителя Византии, и язвительно добавил:
— Как совершенно верно заметило Ваше императорское величество, Акка все еще сопротивляется. Однако в мире существуют вещи, которые под силу одним людям и недоступны другим. Ги не справился, зато его покровитель и сюзерен, Ричард Плантагенет, стоит ему добраться до побережья Палестины и высадить свою армию, завладеет ключами от крепости через два-три дня. Но Ричарда нет, а Лузиньян топчется на месте.
— И где же ныне пребывает король Ричард? — скучающим тоном, словно только из вежливости и для поддержания светского разговора, осведомился Андроник.
— В Марселе, то есть в Массилии, — с готовностью откликнулся его собеседник. — Собирает корабли и поджидает своего союзника, Филиппа Французского. Но мне почему-то кажется, что до конца нынешнего года мы не узрим их кораблей у берегов Святой Земли. Ведь на пути сюда лежат прекрасные и богатые острова. Сицилия, Крит, Кипр… Находящийся, кстати, под покровительством византийской короны. Я слышал, там распоряжается некто Исаак, принадлежащий к вашей благородной фамилии. Или Кипр уже стал его личным владением?
«Мог бы не напоминать, — слегка раздраженно подумал базилевс. — Потомство моего покойного братца до сих пор не угомонится… Значит, молодые волки, Ричард и Филипп, решили, что Европы им маловато и отправились на охоту. По дороге наверняка перегрызутся. Хорошо бы насмерть, но вряд ли небеса окажутся настолько благосклонны… Впереди Святая Земля, что поважнее, нежели дележ добычи и ссоры, сопутствующие любым предприятиям франков».
Гость вежливо кашлянул, напоминая о себе. Не для того он лично примчался из относительно спокойного Тира мимо полных непредвиденных опасностей островов греческого Архипелага в блистательный Константинополь, чтобы созерцать благостно размышляющего над судьбами мира правителя Византии. Он привез не только тревожные новости, о которых, похоже, здесь еще не слышали, но и предложение. Оно должно придтись по вкусу базилевсу. Чтобы не твердилось проповедниками и лично папой Климентом про богоугодные и праведные деяния, явление крестоносной оравы в Святую Землю не слишком по душе тем, кто уже давно и прочно обосновался здесь, как европейцам, так и ромеям. Почему бы императору честно и откровенно не признаться в том, что ему меньше всего хочется узреть в Палестине Ричарда, Филиппа и иже с ними?
Правда, эти двое — угроза отдаленная, они прибудут не раньше следующей весны. Но есть Фридрих, старый, но все еще грозный Фридрих Барбаросса, император Священной Римской Империи Германской Нации, и следующая за ним великая армия. Они отправились в путь в апреле; сейчас, если верить донесениям, войско пересекает гористые земли Болгарии. Конечно, Барбаросса и Андроник прошлым летом заключили через послов мирный договор, и крестоносцы пойдут через Византию как друзья, но какое разорение последует за их приходом! Нарушенная торговля, вытоптанные поля, недовольные крестьяне, и что в итоге? Фридрих известен тем, что дает обещания с такой же легкостью, как нарушает их. Кто поручится, что, следуя в Святую Землю, он не пожелает мимоходом захватить владения Византии? Вернув таким образом Римскую империю почти в первоначальные границы?
Свои соображения гость уже изложил в самом начале встречи, и, посеяв ядовитые зубы дракона, ждал урожая. Сейчас, наверно, ему не ответят ничего, разве что холодно и многословно поблагодарят. Не исключено, что базилевсу все давно известно, и он от души забавляется, выслушивая нерасторопного вестника. Недаром ромейские лазутчики считаются лучшими в мире…
— И вы, мессир, утверждаете, что располагаете возможностями и средствами направить усилия ваших соотечественников, стремящихся освободить Гроб Господень от рук неверных, в несколько, если так можно выразиться, иное русло? — вопрос Андроника был составлен по всем законам византийской дипломатии: спрашивать, не спрашивая, но вынуждая собеседника невольно раскрывать свои намерения, как явные, так и тайные.
— Да, ваше императорское величество, — гость облегченно перевел дух. Рыбка клюнула. — Но, если мне будет позволено уточнить, эти возможности находятся не в моих руках, и я вряд ли смогу лично прибегнуть к ним. Я все-таки верный подданный своего короля (он благоразумно не уточнил, какого именно) и обязан всемерно поддерживать его начинания…
Базилевс понимающе кивнул и знаком разрешил продолжать.