— Благодарю вас, братья мои! — сказал он. — Благодарю за непоколебимую верность, с которой в течение столетий ваши отцы хранили сокровище императоров инков! Настал наконец тот день, о котором говорил последний из сынов Солнца! Эта масса золота, лежавшая во тьме, даст свободу расе, так долго бывшей под игом победителей. Господство наших тиранов окончено! Благодаря вашей преданности родине тираны будут навсегда изгнаны с этой земли, на которой в течение трех веков проливалась, как вода, кровь наших отцов! Слава вам, вождь Мос-хо-ке и воины-команчи! Когда все рушилось вокруг вас, когда наша национальность не существовала более, когда наша раса была под угрозой полного уничтожения, вы верили в предсказания ваших отцов и не теряли надежду возродить нашу родину!

— Ваша милость, — с достоинством ответил вождь, — команчи — потомки инков, они сыновья Кактуса и Грифа. Разве они могут отречься от своего происхождения?

— Это верно. Команчи — благородный и великий народ! Им одним будет принадлежать честь освобождения нашей родины.

Дон Хосе взял на ладонь несколько зерен золота, посмотрел на них с выражением горькой печали и выпустил их. Они проскользнули между пальцами и упали в сундук.

— Пути господни неисповедимы! — со слезами в голосе прошептал он. — Ведь именно для того, чтобы завладеть этим металлом, тираны давили нас своим неумолимым игом, избивали, как диких зверей. И этот же самый металл, которого они так хищно добивались, каждая частица которого запятнана кровью, будет единственной причиной их гибели!

— Так хотел Ваконда — он справедлив, — глухо ответил вождь. — Это страшный закон возмездия.

На несколько минут воцарилось молчание; наконец дон Хосе поднял голову и решительно сказал неподвижно стоявшему подле него Мос-хо-ке:

— Мы должны идти. Нас призывает другая забота. Вождь небрежно опустил крышку сундука, и смелые исследователи вышли из круглой комнаты.

Подземелье, которое до сих пор опускалось отлого по бесконечным извилинам и поворотам, вдруг приняло другое направление и стало подниматься к поверхности земли.

Галереи скрещивались, переплетались; однако вождь нигде не останавливался и не замедлял шага. Можно было подумать, что невидимая нить ведет его через лабиринт, безвыходный для любого другого.

Шум сражения отчетливо доносился до слуха индейцев и дона Хосе Морено. Над головой у них раздавался страшный грохот мчавшихся галопом лошадей, крики и ружейные выстрелы.

Внезапно Мос-хо-ке остановился. Дону Хосе показалось, что они подошли к концу подземелья и выхода из него нет. Но индеец наклонился, соскреб своим ножом землю с выступавшего в виде бугорка камня и сильно надавил на него каблуком; стена над камнем, сделав полный поворот, открыла широкий проход; теперь все они очутились в небольшом, низком и сыром подвале.

Мос-хо-ке открыл источенную червями дверь. Вся группа, неожиданно для нее, вошла в ту комнату, где происходила сцена, рассказанная нами в одной из предыдущих глав.

В комнате царил страшный беспорядок, и она была пуста.

Дон Хосе Морено и Мос-хо-ке, тихо обменявшись несколькими словами, расстались.

Мос-хо-ке, взяв с собой двух воинов, спрятался в засаду позади двери, ведущей в соседнюю комнату.

Дон Хосе Морено, в сопровождении остальных индейцев, пройдя через всю комнату, взобрался по приставленной лестнице и неожиданно появился на асотее[126], где человек двенадцать гамбусинос, стоя на коленях за бруствером, яростно стреляли в ранчерос.

Ударом ноги дон Хосе Морено отбросил лестницу в комнату и, став во главе индейцев, с боевым криком бросился на гамбусинос.

Внезапно атакованные с тыла, впавшие в ужас при виде чудом появившихся новых врагов, гамбусинос сдались почти без сопротивления.

Дон Хосе Морено, став на краю крыши, развернул хранившееся у него за поясом мексиканское знамя, привязал его к своему ружью и поднял вверх.