– Зачем ты меня оставляешь одну? – сказала Вера.

– Господи, да не из-за этого же ты плачешь! Ты спала; я уходил совсем ненадолго, – сказал я с раздражением.

– Я знаю, почему ты ушел, и знаю, где ты был, – сказала Вера.

– Тут и знать нечего, – сказал я.

– Тебе безразлично, что я одна, – сказала Вера и неожиданно стала смеяться.

– Да ты совсем не одна была; сама же говоришь, что приходил Асламазян, – ответил я.

– А ты не воображай, что Асламазян тебе такой друг. Он хотел меня поцеловать, – сказала Вера.

– Я в этом не сомневался. И кроме того, я вполне уверен, что ты сама его целовала, – сказал я с видом полного равнодушия.

Вера только что смеялась, а тут она зарыдала так отчаянно, что я сейчас же лишился своего равнодушного тона.

– Ну не надо, Верочка, не плачь, ничего ведь не произошло, – сказал я. – Почему ты так отчаиваешься? Может быть, что-нибудь еще было?

– Нет, но мне обидно, что ты так обо мне думаешь, и что ты меня больше не любишь, и тебе не грустно, что мы уезжаем отсюда, и что ты уходил к той, – проговорила Вера.

Под «той» она подразумевала Нину Алексеевну.

– Верочка, я и не думал. Я был в нашей роще и думал только о тебе, – сказал я.

– Зачем же ты оставил меня одну? Ты совсем переменился, – сказала Вера. – Все у нас переменилось: я теперь гораздо больше люблю тебя, а ты любишь меньше. Помнишь, какие были вечера в вагоне? Вот там ты действительно меня любил.

Я подумал, что Вере, должно быть, и невесело, и трудно со мной.

Асламазян вошел в это время, чтобы идти со мной в эшелон. Я успел еще сказать на ухо Вере:

– Неправда! Я теперь еще сильнее люблю тебя, разве ты этого не видишь?

Но я и сам не знал еще тогда, в какой степени все это было правдой.