Молодость не склонна к осторожности, а вот к риску — вполне. Иногда доходило до полного безрассудства.
Чего стоила знаменитая история с воротами на рынке.
Пётр усмехнулся, вспоминая в каком возбуждении вернулась Миля с рынка в тот день — утро седьмого ноября. Майор тогда уговаривал сестру повременить — в день советского праздника фашисты наверняка усилят патрули, могут устроить облаву.
"Да-а…", — он покачал головой вспоминая.
Миля рассказывала, стоя посреди комнаты, размахивала руками, так и не раздевшись:
— Пидхожу до базара, а там людэй повно и ворота зачинэни. Хтось каже: "Шо такэ?" А з усих бокив: "Дывись на арку!" И я дывлюсь, а та-ам! На всю арку:
"СМЕРТЬ НЕМЕЦКИМ ЗАХВАТЧИКАМ!
ДА ЗДРАВСТВУЕТ ВЕЛИКИЙ ОКТЯБРЬ!"
— Отак! — Миля пристукнула ладонью по столу.
Пётр представил старинную металлическую арку с потемневшими буквами "БАЗАР", ажурное крепление. Краска давно сошла, и надпись почти сливалась с фоном арки. Возможно, она висела над воротами ещё с прошлого века.
Полицаи так и не смогли стереть масляную краску. Белый от ненависти Экке распорядился сорвать металлическую арку с кирпичных столбов. Старые мастера делали на совесть. Больше часа провозились Hilfswillige — "добровольные помощники рейха", пока справились с металлом. Люди разошлись, опасно было мозолить глаза полицаям, да и хотелось поделиться с домашними и соседями. Самые отчаянные наблюдали от аптеки и керосинной лавки. Взгляды прикипели к словам, греющим душу ощущением светлой довоенной жизни, вызывая в памяти радостную приподнятую атмосферу ноябрьской демонстрации с песнями под гармошку и походной фляжечкой в кармане. Отсюда, из мрачных будней оккупации, та жизнь казалась какой-то киношно идеальной, радостной, словно кадры из фильма "Цирк".
О том, что это сделал Володя Алексеев вместе с Галей, Пётр Онуфриевич узнал гораздо позже.
Глава 9
Подпольщики и Клара
Рябой долго не понимал симпатии, с которой Пётр Онуфриевич говорил о Кларе. Однако высказываться на эту тему не решался: "Мало ли какие у них соседские отношения. Может она его сестре в чём-то помогла. Ему, как человеку военному, виднее.
Однако, постепенно, анализируя сведения, которые поступали подпольщикам явно не без её участия, стал проникаться некоторым доверием и сочувствием к этой женщине, матери троих детей. О просьбе Петра подыскать ей помощницу решил так: "Помочь необходимо, ведь уходит в жандармерию на целый день и там, как под микроскопом в окружении тварей. А у самой душа не на месте — так и до срыва недалеко. А теперь, после назначения заместителем Лёхлера и вовсе: где силы взять?"
Андрей Павлович Караванченко после встречи с майором, организованной Рябым, понимал и другое: если бы не Пётр, подпольщики бы убили Клару. Слишком много ненависти вызывало её появление в фашистской форме, с прической под сдвинутой набок пилоткой с орлом. Да и теперь, слишком велика опасность, что кто-то из непосвященных самовольно вздумает мстить. Всем ведь не расскажешь, откуда сведения — конспирация. А горячих голов полно, особенно среди комсомольцев.
Пётр Кравченко после беседы с Андреем задумался о том, что в подполье, кроме военных, отбившихся от своих подразделений, кто из-за окружения, а кто по ранению, были люди сугубо гражданские, оставленные специально для подрывной деятельности в тылу захватчиков — результат случайного выбора, по принципу: кто оказался под рукой — того и назначили. Это мало обнадёживало майора, понимавшего, что в решительности гражданские не уступали офицерам, прошедшим подготовку, но в опыте — значительно.
Петру, как и многим, уже несколько примелькались громкие лозунги во время первых пятилеток и политических собраний в армии. Психика перестала воспринимать пафос речей, может, сказался опыт потерь, пережитый на войне, может возраст — в 39 лет юношеская восторженность сменяется зрелой рассудительностью. И вот теперь, размышляя о поступках соратников, слушая Андрея и Константина, поневоле скатывался на возвышенные категории.
Может так и бывает? В мирное время правильные слова превращаются в трескотню лозунгов, а в реальной опасности становятся опорой для поступков. Война, угроза жизни — отличный проявитель сути человека, как лучи рентгена. Дремлет в человеке до поры до времени подлость, пока всё мирно и благополучно не проявляется, а когда судьба ставит перед выбором спасти себя или бороться — тут и проявляется: чем душа наполнена. Смена эпох ничего не меняет в этом выборе.