— Я ждал тебя вечером. Ты … была там?
— Да. Так и не смогла уснуть.
Пётр Онуфриевич как мог, утешал Клару.
Её руки ходили ходуном, еле удерживая кружку с чаем.
— Не могу, я не могу больше их видеть! Они так торопились, что сбрасывали в яму ещё живых людей и смотрели, как недобитые пленные корчатся в пламени. Я до сих пор, когда слышу запах бензина, чувствую этот запах горящих тел… Господи! За что? Зачем я туда подошла…
— За тем, — нарочито жестко ответил майор, — что нельзя ничего прощать и ничего нельзя забывать! Они не любят оставлять свидетелей. Ты — наш свидетель, наша память, наши глаза, пристально наблюдающие за врагами.
Такой пафос Пётр не любил, но сейчас нужно было вернуть Кларе опору через осознание своей важной миссии в общем деле.
— Я не могу это видеть… Они называют это «Зондербехандлунг» — "особое обращение" — распоряжение об уничтожении жертв.
Этим термином нацистские палачи маскировали в текстах акции уничтожения пленных и евреев, которые выполняли "зондеркоманды".
— Пойми, без тебя мы слепы. Ты наш источник в ортс-комендатуре. Чем больше тебе доверия — тем больше у нас информации. Этот расстрел на Литмаше — не последнее зверство. Из тех, кто может об этом рассказать, кроме тебя, никого нет в живых. Мы ищем подходы к лагерю, пока безрезультатно. Так нужен свой человек!
Постарайся сопровождать Лёхлера в каждой поездке.
В который раз Пётр подумал: "Какая удача, что дети Клары оказались у свекрови, и ей пришлось здесь остаться".
— Пойми, Клара, за всё содеянное им, в конце концов, будет предъявлен счёт. От тебя, в том числе, зависит, чтобы он был максимально полным.
— Знаешь, меня ужасают не столько зверства нацистов — они чужаки. Гораздо страшнее жестокость местных "обиженных".
Клара сидела на старой колоде под вишней, следы от слез поблескивали в огоньке папиросы Петра.
— Эти люди жили рядом, были добрыми соседями. А теперь превратились в извергов, удивляющих даже немцев своей жестокостью.
— Да, я знаю, — майор выдохнул дым в сторону. — Павлоград, в общем-то, город земледельцев. Рабочей косточки здесь немного, да и то, в основном, приезжие.
Пойми, для крестьян, издавна кормившихся землей, голод тридцать шестого года не просто "перегибы на местах". Это гибель их родных, крушение привычных устоев — труд вознаграждается достатком твоей семьи. Они отождествляют всех коммунистов с местными деятелями, стремившимися любой ценой доказать свою "эффективность" и пробиться наверх. Нас готовили к подполью и предупреждали ещё в Испании: националисты — опора фашизма.
Крепись, моя хорошая. Ведь у тебя тоже есть повод для обиды на Москву за высылку твоих соплеменников. Теперь ты понимаешь, что именно этнических немцев первых подвергли проверке на лояльность. Твой отец был прав. На этой "обиде" и сыграем для усиления к тебе доверия со стороны Лёхлера.
Пётр был на десять лет старше Клары, родился в 1903 году, а интонациями, спокойными, рассудительными доводами сейчас очень напомнил Кларе отца.