И далее из писем.
О жанре рецензии: «Недавно со мной консультировался Андрей Арьев по поводу сборника „Таллинские тетради“. Он спрашивал, кто хороший, кто плохой. Я назвал Вас, Дебору Вааранди, Кросса, Штейна, Оппенгейма (его — за многострадальность), Семененко, Эллен Тамм (за то, что не имеет мужа). Несколько гадов просил обругать».
Проза в стадии, когда она еще выдается за реальность: «…В такси с нами сидела девица исключительной мерзости. В финале она сперла у моей жены бюстгальтер. Лена ей позвонила и говорит: „Он же не модный, на поролоне, верни!“ А та отвечает: „Хрустальную вазочку действительно разбила, а бюстгальтер, клянусь Володей, не трогала!“ Володя — это ее муж, фотограф, безмолвное, провинциальное говно. Посмотрели — кокнула мамину вазу. Бюстгальтер отошел на второй план».
В редакции «Советской Эстонии» многие были с Сергеем Довлатовым на «ты». К этому самым естественным образом располагал прокуренный редакционный быт, к тому же нередко приправленный розовым портвейном. Но ко мне Сергей неизменно обращался с чопорно-литературным «Вы». Было обидно. Все уговоры и все попытки перейти на «ты» оканчивались неудачей. Даже если Сергей полууклончиво соглашался, то на следующий день все-таки приветствовал меня прежним «Вы».
— Неужели, Сережа, вы со мной так никогда и не перейдете на «ты»?
— Нет, Лиля, это невозможно.
— Никогда?
— Никогда!
— Но почему же?!
— Чту, бля!
Однажды мне доверили в течение месяца замещать заведующую отделом культуры. Довлатов сказал:
— Лиля, вы просто обязаны заказать мне что-нибудь рублей на тридцать!
— Сережа, — вздохнула я, — есть только рецензия на фильм под названием «Красная скрипка» — о музыканте, уходящем в революцию.
— Мне всегда хотелось написать что-нибудь революционное! — воскликнул Сергей и отправился в кино.
Рецензия Довлатова начиналась буквально так: «В сердце каждого советского патриота до сих пор непреходящей болью отзывается гнусный поступок Сомерсета Моэма, пытавшегося в 1918 году устроить в молодой советской республике контрреволюционный мятеж».
— Сережа, — засомневалась я, придавленная ответственностью заведующей отделом культуры, — не слишком ли строго, все-таки Моэм — известный писатель? А?
— Перестаньте, мы с вами работаем в партийной газете. Вы просто завидуете моему будущему гонорару.
Рецензию сдали как есть.
Через час обоих вызвал Туронок.
— Вот что получается, друзья мои, — сказал он ласково, — когда молодой беспартийный товарищ пишет рецензию и сдает ее еще более молодому беспартийному товарищу. От вас, Лиля, как я не раз замечал, попахивает богемой, что мешает вам разобраться как в международной, так и во внутренней обстановке. Мягче надо, друзья, мягче. Леонид Ильич Брежнев говорил на последнем Пленуме о необходимости предоставлять деятелям культуры большую свободу.