Но не моих родных. Я даже из машины вылезти не успею, как их порешат.
— Да ну что вы, майор! — смеюсь я. — Я невеста Антона. Мы завтра подаем заявление в ЗАГС. — Поворачиваюсь к Громову и, глядя ему в глаза, говорю: — У него чудесная семья. И я безумно его люблю… Кстати, хотите, расскажу, как мы познакомились? — включаю я режим блондинки. — Я работала официанткой…
— Рин, мы пришлем майору приглашение на свадьбу и там ему все расскажем, — перебивает меня Громов и заводит машину, тем самым давая Беркутову понять, что разговор закончен.
Еще раз окинув меня взглядом, майор отходит в сторону, унося с собой мою последнюю надежду быть спасенной.
— Вольская? — переспрашивает Антон. — Символично.
— Ты же наверняка уже все обо мне знаешь, — ворчу, глядя в боковое зеркало, где в ночи растворяется силуэт Беркутова.
— Некогда было изучать собранную Генрихом инфу. Для этого он у меня и есть. Была бы ты опасной, уже сам бы тебя прихлопнул.
— Ты говорил, что твои парни не издеваются над беззащитными женщинами в возрасте.
— Все бывает в первый раз.
На этом мы ставим точку в нашем разговоре. Антон привозит меня домой и велит Генриху не спускать с меня глаз, а сам созванивается с Инессой. Та, разумеется, на седьмом небе от счастья. Визжит в трубку так, что даже мы с Генрихом морщимся.
— Прости,
— Как-нибудь переживу, — огрызаюсь я и, потирая зудящие запястья, плетусь в дом.
Таща разбитую себя к лестнице, краем глаза замечаю Льва Евгеньевича в гостиной. Он сидит на диване, с бокалом янтарной жидкости в руке, и задумчиво смотрит на светящийся в темноте аквариум.
— Куда рванул этот сопляк? — спрашивает, притормозив меня.
— У Антона дела, — вымученно улыбаюсь я.
— Не позволяй ему изменять тебе, — неожиданно говорит он, сделав глоток. — Или вся ваша жизнь превратится в дерьмо.
Глава 8
Моя жизнь никогда не была слаще дерьма. Но только оказавшись в плену Антона, я поняла, что скучаю по нашей съемной тесной квартирке, по вредной бабусе через стенку, которая вечно ворчит, что мы с мамой громко хлопаем входной дверью, по голубям, что каждое утро прилетают к нашему кухонному окну в ожидании свежих сухариков, по мобильному интернету, по Соньке, по бабушкиным пирожкам, даже по Радику и своей работе. Если как-то выкручусь, выживу и вернусь к прежней жизни, больше никогда не буду жаловаться на вечную нужду и несправедливость.
Умывшись, я переодеваюсь в свою старенькую плюшевую пижаму, что привез Генрих с ворохом других вещей, и укладываюсь на софу. Не хочу, чтобы вдруг вернувшийся от Инессы Антон ложился рядом и распускал руки. Вчерашней ночи в одной постели с ним хватило по горло.
Эта ночь тоже кажется бесконечной. Не только из-за неудобной софы. Я выспалась днем. Я здорово перетрусила на вечеринке. Я беспокоюсь за родных. И меня гнетут стены дома криминального авторитета. Я прислушиваюсь к тишине, к мелким шорохам, голосам и шагам за окном. Слежу за мелькающими по потолку огоньками, появляющимися, когда во дворе разворачивается уличный фонарь. Думаю о камерах наблюдения, мимо которых не проскочить незаметной. Размышляю, есть ли еще варианты вырваться из бандитских лап, никем не пожертвовав. Наконец, под самые безрадостные мысли о суициде, как выходе из ситуации, я засыпаю.