Одна – или несколько – из сущностей, обитающих в этом измерении, теснились вокруг – если в вечности можно тесниться – обрыва ее жизненной линии. Эйнштейн невольно пересекся с одним или двумя созданиями и даже ощутил какую-то жизнь в их бороздчатых и жужжащих мыслях, но от чего отталкиваться, чтобы понять их, он не знал.
Эйнштейн направил все свое внимание на линию жизни девушки до точки исчезновения, то есть до момента смерти, и, воспользовавшись всей энергией вакуума, скрытой в этом месте, сумел вырвать ее линию жизни из четырех измерений, в которых она существовала, – в надежде оборвать кончик со смертью.
Но, к его ужасу, линия не оборвалась, а попросту пропала. В статичной картине изгибающихся веревок или искр, описывающих широкую дугу, этой жизни больше не было, и не бывало никогда.
Его отбросило обратно, в последовательное течение времени.
Эйнштейн склонился над перилами, глядя вниз, но там больше никого не было. Никакие драмы не нарушали мирное течение вечера, и люди весело плескались в бассейне.
Прежде чем его выбросило из собственной астральной проекции, все еще сидевшей на стуле возле бассейна, Эйнштейн успел вернуться в пятимерное пространство и заметить новую деталь в протянувшейся к будущему стене-башне: неровность, вроде пузырька в стекле, в той арке, из которой он склонялся над перилами, эффект линзы, которая не испарилась, удаляясь в дымке будущего. Всплеск энергии вакуума, вызванный им в этом месте, как видно, навсегда остался здесь, под западной аркой башни отеля «Эль-Мирадор». Слава богу, она была неосязаема, и использовать ее мог лишь тот, кто, раздвоившись в астрале, сосредоточится на этой точке.
Эйнштейн втянул в себя свою проекцию у бассейна. В сумерках никто не заметил его на верху башни, и он медленно побрел вниз, сознавая, что оставил там, на колокольне, клинок, позволяющий вырезать из бытия любую жизнь.
Сознание оцепенело, в голове крутилась одна мысль: «Но я же хотел ей помочь».
Кто она была?
Никто, никогда – даже как плод воображения.
Что подтолкнуло ее к самоубийству?
Ничего ни с кем никогда не происходило.
Призрак Эйнштейна рядом с Маррити вздохнул:
– …актерами, сказал я, были духи, и в воздухе, и в воздухе прозрачном свершив свой путь, растаяли они.
Она никогда не рождалась… Дерек тоже не рождался, хотя жил и имел детей.
Эйнштейн всегда избегал встреч с маленьким Дереком, хотя – или как раз потому что – мальчик был его физической копией, порожденной избытком энергии, когда Эйнштейн сбросил набранную в пятом измерении скорость, возвращаясь из 1911-го в 1928 год. Позднее, в 1936 году, Лизерль забрала восьмилетнего Дерека у Греты Маркштейн и усыновила. Эйнштейн к тому времени обосновался в Принстоне и больше не возвращался в Калифорнию.
Однако Дерек навестил Эйнштейна в принстонской больнице, в апреле 1955-го. Эйнштейн тогда уже умирал от разрыва аневризмы брюшной аорты.
Всего за несколько дней до этого Эйнштейн встречался с послом Израиля и представителем израильского консульства в Нью-Йорке. Государство Израиль 27 апреля готовилось праздновать свою седьмую годовщину и опасалось нападения. Иссер Харель, тогдашний директор Моссада, не забыл о стакане воды с невероятными отпечатками пальцев юного Эйнштейна – на самом деле с отпечатками Дерека – и хотел еще раз расспросить Эйнштейна о возможности использования времени в тактических целях.
Эйнштейн согласился побеседовать, но тут случился разрыв аорты, и его увезли в больницу.
Дерек прошел к нему, представившись сыном первой жены Эйнштейна, и, извинившись перед умирающим, спросил, кто были его отец и мать.