Открыв глаза, Маррити скосил их влево. Между ним и Лепидоптом появился старик со смиренным одутловатым лицом, всклокоченными седыми волосами и пышными усами. Потом он превратился в мужчину средних лет, которого Фрэнк видел на заснеженной горной тропе, а затем – в темноволосого малыша с блестящими глазами. Дух Эйнштейна проживал все этапы своей жизни. Когда он с улыбкой повернулся к Маррити, это был человек, еще не достигший тридцати, невероятно похожий на его давно пропавшего отца, каким тот запомнился трехлетнему Фрэнки.

Маррити невольно вцепился в руку молодого мужчины, и только потом вспомнил, что ненавидит отца, а миг спустя – что отца убили в 1955 году. А потом он напомнил себе, что в любом случае рядом с ним Альберт Эйнштейн – оригинал, копию которого, отца Маррити, спасла в Швейцарских Альпах Лизерль.

Эйнштейн, снова старый и седой, мысленно заговорил с Маррити по-английски.

– Что еще в глубокой бездне времени ты видишь?

Это была реплика Просперо из «Бури».

– Мне нужно спасти дочь, – подумал Маррити, – от Калибана, мальчика, извлеченного тобой из забвения.

– Это порожденье тьмы – мой раб, – отвечал Эйнштейн. – Из вашей свиты здесь кой-кого еще недостает.

Он снова цитировал Просперо.

– Как мне спасти дочь? – отчаянно подумал Маррити.

И, моргнув, вернулся в отель «Эль-Мирадор» в Палм-Спрингс прохладным декабрьским утром 1932 года. Все, кто плавал в подсвеченном зеленым светом бассейне или обедал в ресторанном зале, выбежали на улицу и столпились вокруг кактусовой рощи у подножия башни – потому что там, наверху, в северной арке колокольни, рыдала молодая женщина, размахивая револьвером, который поблескивал в косых лучах заходящего солнца.

Эйнштейн в мятой белой рубахе, отдуваясь и потея, одолел последние три пролета внутренней деревянной лестницы, ведущей наверх башни, и шагнул на площадку колокольни на высоте четвертого этажа.

Девушка, до того смотревшая вниз, на забитую людьми мостовую и траву, обернулась и взглянула на него. Вечерний бриз ерошил ее светлые волосы и трепал юбку.

– Вы – Альберт Эйнштейн, – сказала она.

– Да, – пропыхтел тот. – Послушайте, не надо…

– Вы опоздали.

И она шагнула на узкий карниз по краю площадки, откинулась назад, опираясь бедрами на перила. А потом приставила револьвер к виску и нажала курок.

Десятки голосов вскрикнули, когда ее тело опрокинулось назад. Эйнштейн бросился к перилам и выглянул вниз, но смотрел он не на тело девушки, а на стул у бассейна, на котором повесил свой смокинг.

Найдя смокинг взглядом, он спроецировал себя на него, коснулся глянцевой ткани, ощутил под собой полотняную сидушку и ножки стула с резиновыми насадками, на бетонном полу у бассейна, и с этого перепада высот между двумя точками обзора катапультировал себя в состояние безвременья, где линии жизни выглядели протянутыми в пустоте полосами.

Отсюда башня представлялась стеной, простиравшейся в одну сторону в прошлое и в другую – в будущее.

Сузив фокус, он различил линию жизни девушки, изогнувшуюся вверх по ступеням башни и на вершине внезапно рассеявшуюся.