— Что там у Машки? — осторожно спросила Лена, увидев, что тетя Катя открыла глаза.

— Забеременела. А рожать боится. Дескать, живем в конуре, какие тут дети.

«Как похоже на меня», — подумала девушка, но промолчала.

— Пикнула, представляешь, про аборт. Но я ее мигом на место поставила. Полковник врачу, который на это согласится, самому аборт сделает. Штык-ножом. Без наркоза. То, что боится, это нормально, глупостей бы не наделала.

Завести разговор с наставницей на тему будущих родов, которые пугали и ее саму, Лена собиралась давно, но снова не решилась. Вместо этого она спросила:

— Я все правильно сделала? Ну, с этим мальчиком. Может, зря я столько времени потратила на какую-то икоту?

Врач Соколова поправила густые седые волосы. Помолчала. Потом устремила на помощницу пристальный, цепкий взгляд.

— Сама как думаешь?

Лена подумала и кивнула. Если и можно было еще что-то сделать для затюканного насмешками Вовы, то Лена не видела этих вариантов.

— Вот и не спрашивай, — сухо произнесла Екатерина Андреевна. — Учись быть самостоятельной.

— А можно… Можно еще вопрос вам задать? — обратилась Лена к Екатерине Андреевне, видя, что та уже собирается вызвать следующего пациента.

— Конечно.

— Что главное в нашей работе? Как вы считаете?

— Главное, — врач задумалась на миг, нахмурив густые седые брови. — Главное… Видеть человека, а не галочку в отчете. Всегда помнить, что перед тобой — человек. Не просто руки, ноги, голова, а целый мир. Божье творение. А значит лечить его кое-как… Это не просто нехорошо — это такой грех, который не смоешь. Раньше этому бумажная работа мешала, будь она неладна. Но то раньше.

— Раньше и техника была, и медикаменты, — осторожно возразила на это Лена. — А сейчас у нас всего дефицит…

— Кто ж спорит-то, — вздохнула пожилая женщина, — но знаешь, Рысева… Знаешь, Лен… Я вот только после Катастрофы поняла, ради чего, во имя чего я работаю. Раньше умом понимала, а сердцем нет. А как грянула Последняя Война, как прошли через мои руки сотни умирающих… Что-то в душе переломилось. Что-то изменилось… И полковника я поддержала сразу. Можно оправдываться, а можно взять и совершить невозможное. И не один раз. Каждый день совершать на работе невозможное, пока подвиг не войдет в привычку. Со временем, надеюсь, ты тоже это поймешь. Следующий! — громко крикнула Екатерина Андреевна.

Новый пациент, молодой парень, поранивший руку, уже сидел на кушетке, а Лена все повторяла про себя слова из песни, которую напевала утром: «Дай бог, чтобы хватило сил, терпения и света. Борьба за детские сердца — нелегкая борьба, — и задумчиво комментировала про себя: — Да. За детские сердца. И желудки. И нервы…»

Дима Самохвалов много раз слышал выражение «проснуться знаменитым». Оно всегда казалось ему наигранным, слегка лживым. Дима был уверен, что слава, почет, уважение могут быть только плодом долгой, кропотливой работы, и в один момент обрушиться не могут.

И вот, не успев вернуться в метро после вылазки, бывший Митя, изнуренный, едва держащийся на ногах, почувствовал на своей шкуре, каково это — стать знаменитостью. Его тошнило, пот катился с молодого человека градом, голова раскалывалась. «Спать!» — вот единственное, чего желал в эти минуты Самохвалов. Застеленная кровать представала перед ним, окруженная волшебным ореолом, точно филиал рая на земле… Он бы все восторги и аплодисменты, не задумываясь, отдал в обмен на возможность просто остаться одному. Но вместо этого Диме пришлось битый час отвечать на вопросы полковника Бодрова. Чтобы иметь полную картину события, Дмитрий Александрович расспрашивал всех сталкеров по отдельности.

— Значит, говоришь, это были кабаны? — хмуро цедил полковник, прохаживаясь из одного угла комнаты в другой.