— Он умер через три месяца. Что он мог успеть?

— Он мог сделать все, о чем просила Дева.

— Что сделать, Якоб? Что все это значит? В третьем Фатимском откровении не говорится ничего, кроме обычных призывов к вере и покаянию. Что должен был сделать Павел?

Климент в упор посмотрел на него:

— Вы умеете лгать.

Валендреа с трудом подавил в себе ярость:

— Вы с ума сошли?

Папа шагнул ему навстречу, старческие глаза продолжали изучать тосканца.

— Я знаю, что вы еще раз приходили сюда.

Валендреа промолчал.

— Архивариусы ведут подробные записи. Веками они записывают всех входящих сюда. Вечером девятнадцатого мая тысяча девятьсот семьдесят восьмого года вы заходили сюда вместе с Павлом. Через час вы вышли. Один.

— Я исполнял поручение Святого Отца. Потом он приказал мне уйти.

— Неудивительно, учитывая, что было в футляре.

— Мне поручили запечатать футляр и ящик.

— Но сначала вы прочли содержимое. — Голос Папы еле заметно дрогнул. — И как можно обвинять вас? Вы были молодым священником, приближенным к Папе. А Папа, перед которым вы так преклонялись, прочел свидетельства о явлении Марии. И они сильно огорчили его.

— Вы не можете этого знать.

— Если нет, значит, он был еще глупее, чем я думал.

Глаза Климента сверкнули, он продолжил:

— Прочитав текст, вы уничтожили часть его. Раньше в футляре было четыре страницы. Две из них написала сестра Люсия, когда записывала третье откровение в тысяча девятьсот сорок четвертом году. Еще две написал отец Тибор в тысяча девятьсот шестидесятом, когда переводил ее записи. Но после того как Павел открыл футляр, а вы его снова запечатали, никто больше не видел его содержимого до тысяча девятьсот восемьдесят первого года. Пока Иоанн Павел Второй не прочел третье откровение в присутствии нескольких кардиналов. Они свидетельствовали, что печать Павла была в целости. И все кардиналы также утверждают, что в футляре было всего две страницы: одна запись, сделанная сестрой Люсией, и ее перевод, составленный отцом Тибором. Спустя девятнадцать лет, в двухтысячном году, когда Иоанн Павел наконец обнародовал текст третьего откровения, в сейфе оставалось только два листа бумаги. Как вы можете это объяснить, Альберто? Где еще две страницы, пропавшие отсюда в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году?

— Вы все равно ничего не знаете.