– Если мы свяжемся с искином и что-то от него потребуем, боюсь, уже завтра некому будет обсуждать эту проблему. Оля, что конкретно ты предлагаешь?

– Ничего я не предлагаю! Но я хочу, чтобы в твоем отчете было отмечено мое особое мнение.

– Без проблем, – ответил Матвей. – Но ты же понимаешь, что оно ни на что не повлияет?

41

Оля отвернулась, не желая продолжать разговор. Убедившись, что продолжения не будет, Митя вернулся к прерванной теме:

– Я не совсем понял про закладку. Допустим, она есть – и что дальше? Надо найти ее и запустить? Вот так просто?

– Не совсем, – ответил Матвей. – Было бы просто, близнецы бы сами с этим справились. Видимо, чего-то им все же не хватает. Может, проблемы с ресурсами. Или с топологией. Гадать можно бесконечно.

– Я не о том, – поморщился Митя. – Хорошо, допустим, мы активировали закладку, раскрутили центробежку. И что? Оболочка не выдержит давления и взорвется? А как же гигабайты кода – они что, бесследно исчезнут? Так же не бывает.

– А если ты надуваешь шарик, и он лопается – разве резина куда-то исчезает? – спросил Матвей. – Нет, она вся здесь, до последней молекулы. Вот только шарика больше нет, и склеить его обратно нельзя никаким клеем. Фарш невозможно провернуть назад.

От слова «фарш» Бориса передернуло. К информационной системе оно вряд ли подходило, зато живо напомнило о «мясных ублюдках» – именно так называли людей роботы в дешевых комиксах. Он только сейчас осознал, что их схема с оболочкой личности подходит к ним самим куда больше, чем к искину. Это было неприятное открытие; своя цельность и непрерывность всегда представлялась ему незыблемым монолитом – но никак не мыльным пузырем, готовым в любой момент разлететься радужными брызгами. Борис достал из холодильника бутылку с водой, отвинтил крышку и сделал несколько жадных глотков.

– Слушайте, если все дело только в балансе сил, то разве у людей личность не должна точно так же распадаться? И не у единиц, но массово, среди лично знакомых. За свою жизнь люди чего только не переживают – а умирают в здравом уме и трезвой памяти.

– Не все… – начал Митя, но Матвей жестом остановил его.

– У хомосапа век недолог, и потому так сладок он! – продекламировал Матвей. – Видимо, наша телесная оболочка распадается гораздо раньше, чем начинаются проблемы с личностной оболочкой. А вот жили бы мы лет по триста… Впрочем, тульпы когда-нибудь ответят и на этот вопрос. К сожалению, не в нашей жизни.

За столом воцарилось тягостное молчание – вопрос действительно был неприятным, а Матвей просто ушел от ответа. Митя оглядел мрачные лица друзей и постучал пальцами по столу.

– Ну что, минута скорби по мимолетности бытия закончилась? Уже можно говорить?

И не дожидаясь ответа, продолжил:

– У меня еще вопрос. Если мы все же найдем и запустим закладку, как мы узнаем, что она сработала? Искин ведь себя почти не проявляет.

– Должно уменьшиться количество странных смертей у людей, стоящих на ключевых позициях, – ответил Матвей. – Но об этом можно будет судить разве что через год, а то и позже.

– А других критериев разве нет? – спросил Митя.

– Я думаю, закроется проект раздельного обучения детей, – неожиданно для самого себя ответил Борис. – Вот не верю, что люди этого действительно хотели. Наверняка было какое-то внешнее принуждение.