– Уж не извольте сомневаться, ваше сиятельство! – бросая факел в табачный редут, вслед ему крикнул Лис. – Генералу Корнуоллису, – запуская вслед за первым еще несколько факелов, орал мой напарник, – от императора Петра III на долгую память! Получи, фашист, гранату! – Лис запустил в промасленные тюки последний факел. – Адье, мон женераль! – крикнул он и, удовлетворенный полученным эффектом, вскочил в седло ожидавшего его скакуна.
– Кто вы такие? – Подъехавший к нам сержант Освободительной армии сурово оглядел группу явно дезертиров, но, увидев рядом с оборванцами груды золота, заметно потерял интерес к личности неизвестных.
– Я капитан Мэнсон из отряда генерала Арнольда, а это мои солдаты. – Один из старателей поднялся и гордо расправил плечи. На нем был изрядно потрепанный офицерский мундир с капитанскими нашивками, и все, что он говорил, было чистейшей правдой. До того момента, как перейти под знамена великого магистра, говоривший действительно был капитаном в означенном отряде.
Взгляды сержанта и его спутников, завороженные зрелищем неисчислимых богатств, валявшихся без дела на берегу, с видимым трудом перевелись на невесть откуда взявшегося офицера.
– А может быть, вы шпионы? – медленно проговорил сержант, не спуская глаз с пирита и пытаясь на ощупь найти эфес болтавшейся у бедра сабли. Его желание покончить дело не то чтобы миром, но без шума и лишних свидетелей было вполне понятно, но нас оно никак не устраивало. Грохнул, сбивая с сержанта шляпу, штуцер Питера Редферна, и, словно тень смерти, поднялась у ног его коня копьеголовая змея, постукивая хвостом по прибрежному песку. Жеребец сержанта вздыбился, едва не сбрасывая седока.
– Отходим, отходим! – закричал я, стреляя из пистолетов куда-то в пространство и устремляясь со всех ног в ближайшую рощу. Калиостро и Редферн помчались вслед за мной.
– Мы сдаемся! – кричали остальные, резво поднимая руки и демонстрируя явное нежелание ни бежать, ни драться с кавалеристами.
Я готов был поклясться, что выстрелы были слышны в лагере Гейтса и что на выручку «попавшему в засаду» патрулю уже несется новый отряд. Я готов был поклясться, что теперь военнопленных, одетых в американскую военную форму, придется доставить в лагерь континенталов и весть о золоте молнией разнесется по войскам Конгресса...
Через три часа армия Уильяма Горацио Гейтса перестала существовать. Еще через три часа через Потомак начала переправляться армия государя Руси Заморской под развернутым знаменем с трехглавым орлом.
– Готово, ваше высокопревосходительство! – К начальнику артиллерии подскочил молоденький фейерверкер с табличками, наскоро прибитыми к прикладам брошенных американцами ружей.
– Так, здесь втыкай, там, там и еще во-он там, – тыкал пальцем Орлов, и расторопный артиллерист втыкал в землю ружья, украшенные табличками.
Я подъехал поближе, любопытствуя узнать, что за послание оставляет за собой генерал-фельдцейхмейстер. «Здесь могли стоять русские пушки», – гласила красноречивая надпись.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Сегодняшний противник завтра станет вашим покупателем, а послезавтра – союзником.
Уже вторую неделю армия «императора» Руси Заморской двигалась по Пенсильвании. Двигалась ускоренным маршем, не встречая на своем пути ни малейшего сопротивления. Шла по стране, не тронутой войной, быть может, не слишком плодородной, но все же вполне способной прокормить пугачевское войско на марше. С момента нашей переправы через Потомак количество примкнувших к Пугачеву индейцев возросло почти пятикратно. Забыв о вековой вражде, к нам присоединялись индейцы равнин сиу, чейены, даже команчи из-за Ред-Ривер, все еще косо поглядывая друг на друга, они примыкали к нашему войску. По вечерам вожди племен усаживались в круг, глядя на пламя костра, забивали в калюмет [8] табак, смешанный с кинникинником [9],утверждая тем самым священный мир на вечные времена.
Местные жители, вначале с опаскою глядевшие на эту необычайную армию, как-то пообвыклись и уже как должное воспринимали отсутствие грабежей и довольно суровую пугачевскую дисциплину. Так, скажем, любого солдата, пойманного на мародерстве, по старинному казацкому обычаю привязывали к столбу посреди площади, и каждый проходящий мимо должен был нанести ему удар увесистой палкой, лежавшей тут же у ног жертвы.
Невообразимо огромная по американским меркам пугачевская армия неудержимо двигалась вперед на соединение с просто фантастической, и по численности, и по личному составу ордой Салавата Юлаева. Я все чаще пытался себе представить, что же будет, когда наконец два этих потока сольются в один, когда императорская армия по мощи своей превысит объединенную армию Конгресса и англичан, и, честно говоря, даже представить себе не мог, к каким последствиям может привести такое великое переселение народов.
Но пока что перед войском Пугачева лежал Питтсбург. Город, куда после крупных военных неудач в Нью-Йорке и Бостоне из Филадельфии, ставшей небезопасной, удалился американский Конгресс, как говорится, от греха подальше, куда сейчас, на выручку пребывающих в смятении отцов нации, шли остатки северной армии Джорджа Вашингтона.
По сути, Питтсбург был для конгрессменов большой ловушкой. Невзирая на все усилия Вашингтона, на спешно стягиваемую к городу пенсильванскую милицию, на аврально возводимые укрепления, город было не удержать, и я сомневаюсь, чтобы у кого-то из конгрессменов были иллюзии на этот счет. Однако покинуть оружейную столицу Соединенных Штатов они уже не могли. Летучие отряды индейцев, уже вовсю вышивавших бисером на своих рубахах символы пугачевской армии, контролировали подступы к городу, пропуская внутрь невидимого кольца только воинские части. Питтсбург готовился к осаде, мы же с Лисом к завершению порученного нам задания. Другого шанса подписать Декларацию Независимости ни у нас, ни у Конгресса уже могло и не быть.
Спустя две недели после перехода армии Пугачева через Потомак Питтсбург был взят в осаду. В императорском штабе царили весьма разноречивые настроения, абсолютно неизбежные в случае, когда командный состав формируется не обычным иерархическим путем, а благодаря заслугам тех или иных боевых командиров.